Хозяин Ястребиного острова
Шрифт:
– Я умираю от голода, – буднично сказал он, не отводя глаз от шкворчащей на сковороде рыбы. – Я дам тебе одну.
– Так будет честно. Я кормила тебя, пока ты был нашим пленником.
– Угу, и пыталась перерезать мне глотку.
– Если бы я хотела убить тебя, то сделала бы это запросто. Ты был так же беспомощен, как выпотрошенная рыба.
– Помолчи, я устал от твоей самодовольной болтовни. Взгляни, тебе не кажется, что эта, в середине, уже почти готова?
Обильно политая маслом и зарумянившаяся рыба выглядела очень аппетитно.
– Нет, она еще сырая внутри. Ты что, каждый вечер готовишь себе сам?
Рорик
Трудно было ненавидеть мужчину, который выглядел так, словно для него не было ничего важнее этой жареной рыбы.
– Ты снова посадишь меня на цепь?
– Возможно. Я не могу полагаться на твое честное слово – ты сестра Эйнара, а он убийца и даже хуже. Да, – подумав произнес он, – пожалуй, посажу тебя на цепь. – Он потыкал каждую рыбину ножом и перевернул.
Мирана несколько минут молча наблюдала, как они шкворчат и подрумяниваются, а потом сказала:
– Что он сделал? Я никогда не слышала, чтобы он называл твое имя.
– Рыба готова, – не обращая внимания на ее вопрос, произнес Рорик. Он взял деревянную тарелку, поняв, что она только одна, пожал плечами. Разрезав рыбу на куски, он поставил тарелку между собой и Мираной и сказал:
– Ты будешь есть руками. У меня только один нож. Возьми себе ту, которая ближе к тебе, она самая маленькая из всех.
Мирана безропотно кивнула, но не двинулась с места. Она была сыта и поэтому просто смотрела, как он тщательно разрезал рыбу и принялся ее есть так, точно это был дар богов. При этом выражение его лица было блаженным. Он отправлял в рот кусок за куском, пока на тарелке не остался самый маленький окунь, которого он обещал Миране, и половинка другого.
Рорик взглянул на оставшуюся половинку, затем на пса, вздохнул и, к великому изумлению девушки, предложил ее Керзогу. Еще большим потрясением оказалось то, что, обнюхав рыбу, собака тихо гавкнула и отвернулась, положив голову на передние лапы и преданно глядя на хозяина. Рорик помрачнел, но не сказал ни слова.
– Что-то я ничего не понимаю, – заметила Мирана. – Меня целый день очень хорошо кормили. То неимоверно вкусной кашей и аппетитным хлебом со свежим маслом и медом, то тушенными с луком и залитыми яйцами бобами. Все было очень вкусно. И вдруг ты приносишь на ужин эту ужасную бурду. Вы же умрете с голоду. Что у вас тут происходит?
Рорик молча смотрел на оставшуюся на тарелке рыбу.
– Аслак был прав, – наконец сказал он скорее себе, чем Миране, и выругался. – Даже мой чертов пес и тот сыт по горло! Поэтому он и отказался от предложенной рыбы. Женщины мстят только мужчинам.
– Доедай, я тоже сыта, может быть, даже больше, чем твой пес. Женщины кормили меня целый день.
Рорик не заставил себя долго упрашивать и не проронил ни слова до тех пор, пока не проглотил последний кусочек. Затем он вытер рот тыльной стороной руки, протер дубовым листом нож и бросил лист в догорающий костер.
– Аслак сразу понял, что женщины наказывают нас за то, что мужчины спят с Энтти. Они не возражали бы,
Мирана удивленно уставилась на него. Неужели перед ней тот самый человек, который хотел убить ее брата, который, имея в руках только нож и меч, храбро сражался против дюжины вооруженных до зубов воинов? Неужели это он стойко перенес серьезное ранение и, несмотря на слабость и боль, освободился из плена, прихватив ее с собой в заложницы? Он был очень жесток с ней, оскорбляя и обращаясь, как с животным. Он вытащил ее из воды, хотя больше всего в тот момент ей хотелось утонуть, чтобы разом покончить с унижением. Теперь она была благодарна ему за то, что он спас ей жизнь. И что же, все это сводилось к тому, что женщины попросту наказывали его и мужчин за неверность?
Рорику самому приходилось добывать рыбу и готовить ужин.
– Не могу понять, почему женщины так заботятся о тебе, – рассеянно сказал он. – Ты для них такой же враг, как и для меня.
Опершись спиной о стену и скрестив на груди руки, он довольно вздохнул.
– Да, – сказал он, нарушая гробовое молчание, поскольку Мирана не произнесла ни звука, – я должен это сделать, больше некому. Я подавлю этот бунт. Мужчины считают, что это должен сделать именно я, хотя, сказать по правде, не слишком надеются на удачный исход. Но я добьюсь своего. Если мужчина хочет затащить женщину в постель, это его право.
– Даже если он женат?
Рорик посмотрел на догорающий костер, его голубые глаза блестели ярче, чем языки пламени.
– Всем управляет мужчина. Он защищает женщину, он строит дом и добывает пищу и поэтому имеет право спать хоть с медведем, если ему этого хочется. Я хозяин этого острова, и все здесь подчиняются мне. А я больше не намерен терпеть своеволия.
Слова, произнесенные им с таким высокомерием, вызвали в ней желание ударить его. Неужели он думает, что мужчина может свободно изменять жене? Мирана сожалела, что не узнала, почему женщины так невкусно готовят, чуть раньше. Тогда бы она не была с ним такой откровенной. А теперь ей придется что-то предпринять.
Рорик отвел ее в спальные покои, пристегнул к запястью цепь и вышел. Мирана терпеливо ждала. Когда они проходили по дому, девушка бросила многозначительный взгляд на старую Альну, который мгновенно был понят. Оставалось лишь выждать время.
Девушка была права, и уже через несколько минут в спальню вошла Альна в сопровождении Аммы.
Первым делом пожилая женщина закрыла вход в спальные покои и зажгла укрепленный на стене факел.
– Лорд Рорик с мужчинами пьют и веселятся, отмечая удачную охоту. И то, как храбрый Рорик завалил здоровенного кабана, несмотря на раненое плечо. Если это не прекратится, он наверняка не в меру возгордится собой. Кроме того, я слышала, как Гард хвастался перед мужчинами, что Рорик вскоре подавит бунт женщин, затем он долго гоготал и осушил в честь Рорика полный кубок меда. Не волнуйся, Мирана, лорд Рорик не скоро зайдет в спальню, чтобы взглянуть на тебя. Он слишком занят мыслями о себе самом, о том, как он замечателен и неотразим, чтобы помнить о тебе. Мы в полной безопасности. Знакомься, это Амма. Это она подала идею мстить мужчинам до тех пор, пока они не научатся сдерживать свою похоть.