Хозяин зеркал

Зонис Юлия

– Я люблю Иенса, – гордо и спокойно ответила Герда.

– Иенса? Отлично. В таком случае тебе небезынтересно будет узнать, что названный Иенс не далее как час назад изъявил желание быть моим верным рабом до гроба, а еще порывался целовать следы от моих туфель в луже бьярмского. Добавлю также, что если бы меня тянуло к пьяным и косноязычным уродам с дурным запахом изо рта, мы бы с твоим любезным Иенсом уже кувыркались в постельке.

Гордость и уверенность Герды куда-то подевались, и все же она нашла в себе силы пробормотать:

– Это неправда.

– Правда, милая, и ты это отлично знаешь. Что еще? Мы тут, кажется, говорили о свободе?

– Перестань, – угрюмо перебил Кей.

– Нет, я скажу. Тебе, маленькая, кажется,

что все твои Шаули, Миранды и Вигго – да, да, не делай такие большие глаза, мы с Вигго отлично знакомы, – так вот, все они, по-твоему, борются за свободу и за мир, наполненный любовью, то братской, то сестринской? Ничуть не бывало. Миранда – старая ведьма. Ее племя когда-то было у власти, еще до прихода Королевы, которая, скажу откровенно, тоже из их числа… так вот, она просто хочет вернуть статус кво. Что касается любезного старого Шауля, то ты небось и не догадываешься, каков был основной источник его дохода? А я тебя просвещу. Старичок приторговывал снадобьями для прерывания беременности. Сказать, сколько убитых детей на счету борца за любовь? Не хочешь? Ладно, так и быть, не скажу. А уж Вигго… С Вигго мы давние друзья. Этот только и мечтает, как сбросить одного из нас – причем ему не важно, меня, P или F – и сесть по правую руку оставшегося у кормушки. Ох, Вигго, Вигго не соображает, бедный, что играет с огнем, но он так забавен в своем неподдельном рвении. Кто там еще у вас остался? Вольные пииты и живописцы? Туб? Хочешь, я и про них расскажу?

– Не надо, – тихо сказала Герда.

Комариный зуд в ушах вернулся, словно и не девался никуда, словно преследовал девушку всю жизнь, служил неумолчным фоном, глухой издевкой над всем, во что она верила.

– Не надо, я поняла. Я поняла.

«Кривые зеркала. Девочка, не позволь им замутить твое зрение и заледенить сердце».

– Конечно, – проговорила Герда.

Тяжелая пистолетная рукоять – она так и не выпустила эту, да, кажется, «беретту», из руки – тянула вниз. Хотелось лечь на пол и уже не вставать, но девушка переборола слабость.

– Я все поняла. Да, вы видите мир так. А я – иначе. Мы никогда не сойдемся. Но не буду вас за это убивать. Я просто уйду. – Подняв глаза на Кея, она тихо спросила: – Ты позволишь мне уйти? Ты простишь меня за то, что я хотела в тебя выстрелить? Прости, пожалуйста, – теперь я поняла, что в этом ужасном месте ты и не мог стать другим. Прости и отпусти меня, и я вернусь в Долину.

Ответом ей послужил звонкий издевательский смех.

– В Доли-ину? – пропела темноволосая. – Кей, ты ведь не отпустишь девочку на верную смерть, правда? Смерть от жажды, говорят, довольно долгая и болезненная.

Кей неохотно кивнул:

– Тебе нечего делать в Долине, Клара. Ваш колодец давно пересох.

– Почему?!

Юноша, так похожий и непохожий на Джейкоба, совсем по-джейкобовски сцепил пальцы, положил на них подбородок и заговорил:

– Уже в Долине я кое о чем начал догадываться, а здесь, в Городе, нашел список Речей Одинокого. Он был старшим, вернее, приемным сыном Пустынника и той женщины, которую Пустынник нашел в Долине. Да, в Книге Пустынника почти все вранье – к примеру, он не брал жену из кочевников. Придя в Долину, Пустынник нашел цветущий оазис и живущую там семью. Мужа убил, женщину сделал своей, а мальчика, их сына, пощадил, хотя так и не полюбил как родного. Реверент Фрол о многом нам не рассказывал, да и сам, возможно, не знал. Колодцы наполняются водой не от праведных дел и не после рождения детей. Колодцы полнятся кровью убитых врагов. Наследников мужского пола. Поэтому-то колодцев и семь, по числу сыновей Пустынника. Никто из них не дожил до старости, кроме Одинокого, который удалился в горы и поселился там в хижине, перестав общаться и с жителями Долины, и с внешним миром. И все же записки его добрались до Города.

Кей немного помолчал, а затем продолжил:

– Тетя Джан все рассчитала правильно. Я ведь был последним

в роду О’Линнов. Если бы Бен убил меня, ваш колодец просуществовал бы еще какое-то время. Может быть, достаточное, чтобы объявить вендетту другому роду. А вот после того, как я ушел… Наверное, ты тоже вскоре ушла. Сколько у вас оставалось воды?

Воды оставалось мало, совсем на донышке, грязной, мутной, тепловатой жижи, которую приходилось процеживать сквозь полотно. И Клара вспомнила – после смерти дядюшки Джейкоба вода в их колодце чуть ли не плеснула через край, но изобилия хватило ненадолго…

– Поверь, я не вру, – тихо добавил Кей. – Если твои родные не покинули Долину, они уже мертвы, а в другую семью тебя не примут. Оставайся в Городе. Ты ведь и вправду хорошо рисуешь. Я куплю тебе мастерскую. А Иенса лучше брось, гнилой он человечек…

Кей, или даже Джейкоб, не важно, говорил еще что-то, только Герда уже не слушала.

Речной склон рушится не сразу. Его долго подмывает вода, точит ветер, но пока корни живых деревьев удерживают почву, склон остается незыблемым. А вот когда деревья умирают одно за другим и корни их становятся сухими и хрупкими…

Герда не слушала, она смотрела на тяжелый пистолет, все еще зажатый в руке. Как его называла Госпожа? Ах да, «беретта». «Беретта» была неудобной, слишком сложной – какие-то кожухи, рычажки, хромированная сталь. Под ногами Герды валялась белая запачкавшаяся муфточка, а рядом с ней – маленький ржавый револьвер. Такой бесполезный, такой игрушечный… Герда разжала пальцы, и тяжелый пистолет-красавец грянулся об пол. Девушка быстро присела и схватила жалкий револьверчик. Взмолившись непонятно кому: «Только бы не вышло осечки!» – она прижала ствол под левую грудь, взвела курок и наконец-то надавила на спуск. Звук выстрела Герда еще услышала, но не услышала ни падения собственного тела, ни отдаленного взрыва, раскрасившего низкие тучи над Центральной площадью огненным цветком.

…Костерок горел у подножия песчаной дюны. У огня сидели двое – мальчишка в полосатом халате Караванщика и рыжеволосая девушка. Услышав шаги, девушка обернулась и со страхом посмотрела на пришедшего из темноты.

– Что ты там видел? – шепнула она.

Караванщик шевельнулся, но ничего не сказал. Кей остановился перед девушкой – скудное пламя совсем прилегло к земле, так что устроившихся у костра обдало холодком – и, глядя в ее глаза цвета морского льда, произнес:

– Все будет хорошо, Клара. Поверь мне.

Девушка улыбнулась.

Интерлюдия

Lux in Tenebris

Кап. Кап. Кап. Кап-кап.

На самом деле, в подвале не раздается никаких звуков, даже жалкого голоса капели. Но узнику ненавистна тишина. Узник любит бряцанье военных маршей, клекот раззадоренных страусов, вопли боевых стервятников, стоны умирающих и торжествующие крики победителей. Он бывший военный. Во имя Аримана, он участвовал в последней из Подземных Войн, пусть и был лишь мальчишкой-кашеваром! Он видел… Он видел, как в тесных расселинах метались окруженные тролли, он помнит, как карабкались по скалам бьярмы, карабкались и срывались, опрокинутые копьями легионеров, как ущелья окутывались пороховым дымом, как рявкали пушки и как вторили им мушкетные залпы… Он видел многое. Теперь он не видел ничего и ничего не слышал. Темнота. Тишина. Даже брегет в его нагрудном кармане на второй день заключения остановился – кончился завод. И приходилось воображать капель, чтобы вонючий страх не полз струйками между лопаток. В подвале было холодно. К счастью, он еще мог чувствовать холод.