Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры

Хлевнюк Олег Витальевич

На этот эпизод обсуждения инициатив Сталина необходимо обратить особое внимание. Сравнение Молотовым уровня «авторитетности» Рудзутака и своей собственной свидетельствовало о том, что в кругу высших руководителей по-прежнему существовала своеобразная иерархия, основанная пока не на степени приближенности к Сталину (с этой точки зрения Молотов стоял намного выше Рудзутака), а на прежних заслугах. Эта иерархия была важной составной частью системы «коллективного руководства». Вместе с тем заявление Орджоникидзе о возможности в случае необходимости перевода Рудзутака на другой пост было показателем того, что эта иерархическая пирамида была скорее пережитком прошлого, чем реально действующим политическим фактором.

Однозначно высказавшись на заседании 7 октября за кандидатуру Молотова, Орджоникидзе в обоснование своей позиции сослался на свои прежние разговоры со Сталиным. Он, в частности, утверждал, что Сталин всегда возражал против своего выдвижения в председатели СНК по причине «нецелесообразности уже в данный момент полного (в том числе и внешнего, перед всем

миром) слияния […] партийного и советского руководства» [160] . Судя по письму Молотова, информацию Орджоникидзе об опасениях Сталина подтвердил также Ворошилов. Однако Ворошилов не считал эти опасения основательными. Так же думал Микоян и, судя по всему, Куйбышев. Что касается Кагановича и Молотова, то на них обсуждение в «кругу близких друзей», видимо, произвело определенное впечатление. В отправленных через два дня после встречи письмах Сталину выражалось понимание негативных последствий возможного назначения Сталина, о которых, кстати, сам Сталин в письмах Молотову даже не упоминал. Можно сказать, что Каганович и Молотов, обдумав услышанное от Орджоникидзе и Ворошилова, изменили свою позицию. Этим и объясняется противоречие между утверждениями Ворошилова о поддержке Кагановичем и Молотовым предложения о назначении Сталина и содержанием писем самих Молотова и Кагановича, в которых они склонялись к варианту, предложенному Сталиным.

160

РГАСПИ. Ф.588. Оп.11. Д.769. Л.57-58

Обсуждение в «узком кругу» в значительной мере выявило настроения Сталина, его ближайших соратников, а также взаимоотношения в руководстве партии на начальном этапе утверждения Сталина в качестве безусловного лидера Политбюро. Сила Сталина заключалась в том, что, фактически не отвечая за конкретные направления хозяйственно-политического руководства, он имел возможность сосредоточиться на решении кадровых вопросов и контроле над партийным аппаратом. Лишь эпизодически Сталин вмешивался в решение тех экономических или социальных проблем, которые либо имели, по его мнению, принципиальное политическое значение, либо могли принести ему определенную политическую выгоду. Это крайне удобное положение постороннего наблюдателя и арбитра объективно не могло остаться неизменным при назначении Сталина председателем СНК.

Легко предположить, что у Сталина не было желания взваливать на себя огромный груз управления правительством. Это требовало немалого опыта и навыка решения изматывающих повседневных проблем, которые у Сталина отсутствовали. Это предполагало огромные физические нагрузки, которых Сталин всегда избегал. Это ограничивало возможности Сталина для политических маневров и возлагало на него прямую ответственность не только за политические решения, но и за повседневную реализацию того курса, который уже в 1929–1930 гг. вызвал крайнее напряжение социально-экономической ситуации. Все это удерживало Сталина от соблазна занять пост председателя правительства и формально закрепить свое положение наследника Ленина. Однако затянувшееся председательствование Рыкова в Совнаркоме дает возможность предположить, что Сталин колебался, долго взвешивал плюсы и минусы, прежде чем решился отдать пост председателя СНК Молотову. Косвенно отражением скрытых стремлений Сталина может служить тот факт, что через десять лет он все-таки забрал этот пост себе [161] .

161

См. главу 7.

Согласование в Политбюро вопроса о новом руководителе СНК и колебания Сталина могли быть одной из причин длительной подготовки созыва пленума ЦК ВКП(б), на котором предстояло утвердить соответствующее постановление. Впервые вопрос о созыве очередного пленума ЦК был поставлен на Политбюро 15 сентября 1930 г., однако точную дату созыва в этот день не установили. 29 сентября Политбюро вновь вернулось к решению о пленуме и постановило созвать его 5 декабря [162] .

162

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 735. Л. 9-10.

За время подготовки к пленуму были произведены существенные кадровые перестановки в ВСНХ, Госплане и Наркомате финансов, наносившие косвенные удары по Рыкову. Идейная связь Рыкова с оппозиционерами и «вредителями», как уже говорилось, всячески подчеркивалась на объединенном заседании Политбюро и Президиума ЦКК 4 ноября 1930 г. при рассмотрении дела Сырцова и Ломинадзе. На следующий день, 5 ноября, по докладу Сталина Политбюро утвердило повестку дня предстоящего пленума. На пленум предполагалось вынести рассмотрение контрольных цифр на 1931 г., отчет Наркомата снабжения о снабжении мясом и овощами, доклад Центросоюза о работе потребкооперации. 20 ноября Политбюро вновь перенесло начало пленума на 15 декабря. 30 ноября повестка дня была пополнена вопросом о перевыборах Советов [163] .

163

Там же. Л. 12–13.

11

декабре 1930 г. Политбюро обсудило проекты постановлений по основным вопросам пленума, но буквально накануне его созыва, 14 декабря, вновь перенесло открытие пленума, на этот раз на 17 декабря [164] . Смысл этого переноса стал ясен на следующий день. 15 декабря член Президиума ЦКК ВКП(б) И. А. Акулов по поручению Президиума направил в Политбюро специальное письмо, в котором предлагал созвать не пленум ЦК, а объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б). Обычно объединенные пленумы ЦК и ЦКК собирались для решения важнейших партийно-государственных проблем. До декабря 1930 г. такой объединенный пленум последний раз собирался в апреле 1929 г. для окончательного разгрома группы «правых». На этот раз Акулов мотивировал необходимость созыва объединенного пленума обсуждением «крупных хозяйственных вопросов». Хотя на самом деле это, несомненно, было связано с предстоящим смещением Рыкова. Предложение Акулова было принято [165] .

164

Там же. Л. 14–15.

165

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 735. Л. 15.

Маневры вокруг созыва пленума свидетельствовали о том, что Сталин до последнего момента старался не демонстрировать свои истинные планы в отношении Рыкова. Эта линия была продолжена и на самом пленуме, где вопрос о Рыкове возник как бы случайно, между делом. Первые два дня работы пленума, казалось, не предвещали никаких организационных вопросов. Шло обычное обсуждение повестки дня, произносились традиционные отчетно-бюрократические речи. Признаки подготовленной атаки против Рыкова появились на третий день пленума. Утром 19 декабря выступление Рыкова в прениях по докладу Куйбышева о контрольных цифрах на 1931 г. несколько раз прерывалось репликами с мест, в которых ему напоминали о прежних «грехах» и требовали покаяния. Рыков защищался, достаточно резко заявил, что бессмысленно вспоминать «старые споры», хотя в последних словах выступления вновь заявил о своей лояльности: «Я в величайшей степени убежден в том, что генеральная линия партии является единственно правильной линией, что достигнутые успехи говорят об этом с полной и безусловной категоричностью, что всякое — как теперь принято называть наиболее гнусную форму борьбы — двурушничество, пассивность, нейтральность являются для члена партии совершенно недопустимыми» [166] . Несмотря на это, выступавшие затем участники пленума наперебой осуждали Рыкова, обвиняли его в неискренности, называли его речь оппортунистической.

166

Там же. Д. 460. Л. 61–64.

На вечернем заседании 19 декабря с заключительным словом выступил Куйбышев. Оставив в стороне предмет своего доклада — хозяйственный план на 1931 г., Куйбышев начал обличать Рыкова и фактически предложил снять его с поста председателя Совнаркома. «Я считаю, — говорил он, — что между советской и партийной верхушкой при выполнении такого исключительно трудного плана, который стоит перед нами в 31 г., требуется огромная сплоченность. Ни малейшей щелки не должно быть между соваппаратом и возглавляющими его товарищами и руководством партии […] То обстоятельство, что тов. Рыков не стал в ряды активных борцов за генеральную линию, не стал борцом против системы взглядов, вредность которой он сам признал, показывает, что такая щелка есть, пока тов. Рыков возглавляет соваппарат […] Выходит так, что есть ЦК и его руководство в лице Политбюро, Пленума ЦК, это руководство охвачено величайшим воодушевлением социалистической стройки, ведет пролетариат на все новые и новые бои, ожесточенно борется с классовыми врагами и со всякими проявлениями, хотя бы даже завуалированными, враждебной классовой идеологии, и есть верхушка советского государства, которая делает, “что может”! Так дальше продолжаться не может […]» [167] .

167

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 735. Л. 81–83.

С. В. Косиор, получивший слово в заключение пленума, предложил освободить Рыкова от обязанностей председателя Совнаркома СССР и члена Политбюро, утвердив новым председателем СНК Молотова, а членом Политбюро Орджоникидзе. Пленум принял эти предложения единогласно [168] .

Смещение Рыкова прошло без видимого участия Сталина. Однако во всей этой операции чувствовалась его рука. Начиная от подготовки пленума и заканчивая формулировками о разрыве между партийным и советским руководством, высказанной Сталиным еще в сентябре в письме Молотову и не раз повторенной на декабрьском пленуме. Выступая на пленуме, Молотов предал гласности, не называя, конечно, авторства, предложения Сталина о реорганизации Совнаркома: изменении состава СТО и создании Комиссии исполнения. Долго и тщательно готовившаяся акция против руководства Совнаркома завершилась.

168

Там же. Л. 87.