Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры

Хлевнюк Олег Витальевич

Ведомственная самостоятельность, патрон-клиентские связи, опыт коллективного руководства были важными предпосылками олигархизации высшей власти. Выполняя важнейшие функции в партийногосударственной системе и обладая реальными рычагами если не политического, то административного влияния, сталинские соратники были столь же необходимым элементом диктатуры, как и сам Сталин. Таким образом, известные сегодня факты позволяют представить диктатуру Сталина как систему власти, в основе которой лежала «обычная» модель авторитарной олигархии, функционирующей по принципу конкуренции и согласования групповых (ведомственных и региональных) интересов. Диктатор выступал в этой системе как активная надстройка. С одной стороны, он был одной из сторон (часто арбитром) в межведомственных

столкновениях. С другой стороны, выступал инициатором многих решений, оказывающих существенное или даже определяющее влияние на развитие страны.

Двухуровневая организация системы высшей власти и принятия решений была источником постоянного воспроизводства элементов «олигархизации» в недрах диктатуры, подавление которых составляло значительную часть усилий Сталина. В значительной мере эта двухуровневая система определяла также объективные ограничители личной власти Сталина. Ведомственная автономность членов высшего советского руководства и их стихийная консолидация с целью недопущения единоличной диктатуры в наиболее очевидной форме проявились сразу же после смерти Сталина, когда произошла естественная, уже не подавляемая диктатором конверсия ведомственного влияния в политическое.

Хотя оба отмеченные уровня высшей власти в условиях сталинской диктатуры были тесно переплетены и взаимосвязаны, потенциально система олигархической ведомственности могла существовать без диктаторской составляющей. Этим объяснялась относительная легкость перехода как от «коллективного руководства» к единоличной диктатуре в 1930-е годы, так и обратно от диктатуры к «коллективному руководству» после смерти Сталина. Более того, устранение тех государственно-террористических крайностей, первопричиной которых был Сталин, уже в 1953 г. существенно изменило характер власти. Режим стал менее кровавым и более предсказуемым, несмотря на то, что многие базовые принципы системы оставались неприкосновенными, а сами наследники Сталина действовали в достаточно узких рамках авторитаризма.

Ключевое значение для трансформации системы после смерти Сталина 5 марта 1953 г., имели демонтаж Гулага, массовая амнистия и политическая реабилитация значительной части заключенных, отказ от разорительных хозяйственных проектов, многие из которых осуществлялись с использованием труда заключенных, сокращение планов форсированного наращивания военного потенциала, уменьшение налогового нажима на деревню и т. д. Скорость, с которой в считанные месяцы или даже недели после смерти Сталина осуществлялись эти глобальные перемены, лишний раз свидетельствовала о той огромной роли, которую прежде играл диктатор. Политические амбиции, личные пристрастия, ошибки и преступления Сталина изменяли характер режима, накладывали существенный (во многих случаях определяющий) отпечаток на развитие страны.

Можно отметить, по крайней мере, несколько наиболее существенных приоритетов Сталина, которые становились приоритетами государства в целом. Первостепенное значение имела особая приверженность Сталина к репрессивным методам решения любых проблем. Эта тенденция не выглядит чем-то исключительным, если учесть политические традиции большевизма и то, что новое государство было порождением революции и Гражданской войны. Однако Сталин, несомненно, усугублял эти предпосылки, привносил в них особое ожесточение и нетерпимость.

Как и другие диктаторы, Сталин чрезвычайно полагался на свой дар предвидения и собственную непогрешимость. В политической практике это превращалось в чрезвычайное упрямство и крайнее отрицание компромиссов. В отличие от более заметного реализма во внешней политике, прагматизм Сталина по отношению к внутренним делам был ограниченным и может быть назван «кризисным прагматизмом». «Кризисный прагматизм» как основной метод политики Сталин, несомненно, позаимствовал у Ленина, который с легкостью решался на авантюры во имя захвата власти, а затем отступал, маневрировал и переиначивал любые теоретические постулаты для обоснования закономерности своих действий. Этот метод привел большевиков к власти, позволил им удержать ее, и у Сталина не было ни малейших намерений

отказываться от него. В основе этой политики лежала логика революций: получить все и сразу, «забежать вперед», не считаясь с жертвами, а затем методом проб и ошибок определить пределы отступления, сохранив за собой завоеванный плацдарм. Глубокое усвоение Сталиным и другими большевистскими лидерами этой логики в значительной мере определяло ход советской истории. Вместе с тем нельзя не отметить, что Сталин внес в этот метод дополнительную порцию жестокости и непримиримости. На крайне ограниченные и непоследовательные уступки он соглашался лишь после того, как пытался погасить кризисы при помощи массового кровопролития и доводил ситуацию до тех опасных пределов, которые угрожали основам режима.

В конечном счете важнейшей предпосылкой радикализма сталинской политики был низкий уровень компетентности управляющей верхушки, включая самого Сталина, который в силу сверхцентрализации системы передавался на все звенья управления. Изначально большевики вообще не собирались управлять завоеванной ими Россией так, как управляют обычные правительства. Они откровенно рассчитывали на помощь мировой революции и имели смутные представление о сути позитивного строительства. Большевистские лидеры были дилетантами, не имевшими никакого опыта практической работы, а многие и серьезного образования. Отсутствие компетентности, прежде всего в экономической сфере, замещалось жестокостью и насилием. Предполагалось, что победа над «классовым врагом» автоматически решит все проблемы.

Сталин и его окружение были типичными носителями большевистского радикализма. Коллективизация и индустриализация первой пятилетки, сопровождавшиеся массовым насилием, принесли огромные бедствия и разрушения. Закономерным результатом этой сталинской политики, проводимой с огромным упрямством вопреки элементарному здравому смыслу, был тяжелейший кризис начала 1930-х годов. Только после того, как страшный голод унес миллионы жизней, а индустриальный скачок, ради которого все это затевалось, фактически провалился, Сталин отказывался от прежнего курса. «Капитальный ремонт» периода второй пятилетки, политика относительной умеренности и экономического расчета дала позитивные результаты, особенно заметные на фоне безумия первой пятилетки.

Важно подчеркнуть, что обе модели политики — и «большой скачок» начала 1930-х годов, и отступление второй пятилетки — применялись в рамках одной и той же сталинской системы. Поворот второй пятилетки был одним из многих примеров того, что даже в границах сталинской стратегии, избранной в конце 1920-х годов, существовали более «оптимальные» и менее репрессивные варианты развития. Иначе говоря, методы, примененные в годы второй пятилетки, вполне могли стать исходной точкой для сталинской революции. От этого система не изменила бы свой характер, но, несомненно, была бы менее кровавой и разрушительной. Исследования механизмов принятия решений, проведенные в последние годы благодаря открытию архивов, фактически указали на одну серьезную причину, по которой политика, присущая второй пятилетке, не была применена сразу, без разрушительных экспериментов первой. Это — позиция высшего руководства страны и прежде всего Сталина. Сами не имея необходимых знаний и опыта, Сталин и его сторонники изгнали и уничтожили значительную часть квалифицированных кадров, превратив оставшихся в слепых исполнителей некомпетентных приказов. «Учеба» Сталина, давшая определенные плоды во второй пятилетке, обошлась стране слишком дорого.

Относительная передышка середины 1930-х годов опять же по вине Сталина в 1937–1938 гг. сменилась новой кровавой авантюрой. Несмотря на разрушительные последствия террора начала 1930-х годов, Сталин, исходя из своих представлений о потенциальных угрозах в случае войны, провел небывалые по масштабам, и особенно по жестокости, массовые репрессивные операции против «врагов» и «подозрительных». Разрушительные последствия этих репрессий были столь очевидны, что их осознал, видимо, даже Сталин. Во всяком случае, до конца своей жизни он не предпринимал подобных по масштабам и жестокости карательных акций.