Шрифт:
– Я же люблю тебя, дурочка. Неужели ты не понимаешь?
Лина быстро закивала, чтобы избежать очередного удара. Он редко её бил – только в такие дни, как сегодняшний. И когда она его не слушалась.
Он был не в настроении, долго на кого-то ругался, но Лина так и не поняла, кто рассердил её хозяина.
– Не забывай об этом.
Он смачно поцеловал её, вложил всю свою любовь – или то, что он называл любовью – улыбнулся и исчез за металлической дверью.
По звуку закрытия пяти замков Лина поняла, что хозяин вернётся не скоро. Чаще он закрывал только на
И начинала скучать.
Она боялась этого человека. Боялась, как ребёнок непредсказуемого отца-алкоголика. Но без него ей было ещё страшнее. Когда хозяин пропадал, Лину пугала мысль, что он больше не зайдет в её дверь, больше не назовёт её дурочкой и не приголубит после случайных побоев.
Перед этим меркла даже смерть двоих детей из тех шести, что она успела родить в заточении. О судьбе остальных она ничего не знала.
Поначалу, когда Лина спрашивала, куда хозяин дел третьего ребенка, он уверял, что с ним всё в порядке. Но потом ему надоели расспросы, и он обходился молчаливыми оплеухами. Они заткнули интерес Лины. Трёх остальных она отдала безропотно, ни разу о них не заикнулась.
Как Лина предполагала, хозяин долго не появлялся. В морозилке было много еды, хватило бы на пару месяцев – стоило разогреть в микроволновке. Она стояла в углу комнатушки и разбавляла тишину мучительным дзиньком. Но Лина есть не хотела. Она много плакала и снова боялась, что больше никогда не увидит хозяина. Единственным утешением был дневник. С ним можно было «поговорить», когда больше никто не слышал.
Был выпускной две тысячи третьего. Лина закончила школу с медалью – разве что не с золотой. А мать так надеялась, так старалась, растила из дочери отличницу, круглую – нигде не прикопаешься.
Остервенелые выпускники свирепствовали в городе, разгульно праздновали вступление во взрослую жизнь. Ей непременно сопутствовали реки алкоголя, тонны каннабиноидов и табака. Послушная девочка Лина в честь такого дела решила перестать быть послушной. Вместе с одноклассниками она предавалась стадному буйству разврата и дурмана. Они громко пели и танцевали в фонтанах ночной Москвы – на забаву зевакам и к ужасу почтенных граждан.
Верная подруга Маша примерностью не отличалась и служила хорошим примером того, как не стоит себя вести хорошим девочкам. Они дурачились и приставали к прохожим, материли девчонок и вешались на парней. Когда выпили больше, чем могли удержать, пошли в переход избавляться от лишнего. Пока Маша сидела на корточках, Лина сгибалась в приступах рвоты.
– Вы закончили?
Лина обтёрла губы, Маша натянула мокрые от фонтана трусы.
Обе были настолько пьяны, что и не подумали испугаться парня в форме.
– Привет, служивый, – Маша расплылась от уха до уха и похлопала его по щеке.
Он схватил её за запястье, сжал губы, мгновенно опомнился и накинул подобие улыбки:
– Прогуляемся?
Девочки тут же согласились. Так и не поняли, что сели
Проснулась Лина уже здесь, в помещении, которое не покидала годами. Один, два, три… девять. Девять лет одиночества, исступления и горя.
Что было после того, как они с Машей сели в машину, она не помнила.
Взрослая жизнь оказалась не той, о которой Лина мечтала, или которую боялась. Она была такой, какую невозможно было родить ни в самых смелых мечтах, ни в самых жутких фантазиях.
Что стало с Машей, ей страшно было представить. Одно Лина знала точно – здесь она совершенно одна. И только он, её хозяин, властвует над её жизнью, телом и душой.
Иногда Лина слышала скрежет за дверью. Ей всегда казалось, что это хозяин идёт после долгой разлуки. Но каждый раз она тщетно льнула к холодному металлу – пыталась расслышать шаги, его дыхание.
Она тщательно мылась после сна, причёсывалась – в тупой надежде, что он придёт именно сегодня.
За всё, что этот мужчина с ней сделал, она обязана была хотеть его смерти. По всем законам должна была желать освобождения. Но всё, что делала Лина, это скучала. Скучала без своего хозяина, несмотря на страх, который он внушал ей, и надеялась на его скорейшее возвращение.
Хозяин был единственным человеком в её жизни. Не как у влюбленной зазнобы – а буквально. Единственным живым существом, которого она видела за последние девять лет; помимо редко заглядывавших крыс и тараканов.
Лина не знала, сколько дней прошло с их последней встречи. Она успела поспать семь раз, и ссадины порядком затянулись. Значит, его не было примерно неделю или около того.
Человек ко многому может привыкнуть. И с течением времени даже самые безумные ситуации становятся обыденными. Так и для Лины её сожительство с хозяином стало единственным примером отношений. Она привыкла к ним и другого не знала.
Редки были визиты, когда хозяин обходился без близости. Сначала всё сводилось к изнасилованию, но с годами превратилось в супружеский долг. Без него Лина как живая женщина из плоти и крови изводилась и мечтала о ласке. После первого шока и потери веры в чудесное освобождение, начали появляться намёки на смирение и принятие жизни невольницы. Тогда Лина стала чувствовать то, что чувствуют все нормальные люди, и, если хозяин долго не одаривал её вниманием, пыталась компенсировать недостачу. За это расплачивалась, побоями и часами у кровати в наручниках.
– Как ты можешь заниматься этой мерзостью?! – кричал хозяин. – Ещё раз увижу, отрублю тебе руки!
Лина верила, что он не шутит, поэтому за все годы только три раза занималась самоудовлетворением. Первый – по незнанию, второй – назло ему, третий – от гормонов, разошедшихся после месячного отсутствия секса. Четвертого не последовало, потому что, очевидно, ей нужны были руки.
Как хозяин узнавал о её шалостях, можно было догадаться. Но сколько Лина ни пыталась понять, где установлены камеры, так и не смогла их обнаружить.