Шрифт:
Ольга Громыко
"Хозяин"
...там, на неведомых дорожках, следы невидимых когтей...
Утро выдалось тяжелое. Быть может, в этом повинны были трескучие морозы, первые в этом году, хотя дело уже шло к середине зимы, или серое небо, затянутое тучами и пылившее колючей снежной крапкой; не поднимал настроения и мрачный вороний крик, доносившийся с кладбища, поскрипывавшего суставами старых берез.
Староста глухой, затерянной среди лесов и болот деревеньки Замшаны был склонен приписывать свое угнетенное состояние чему угодно,
Жена тихо посапывала на закопченной печи, ребятишки, братик и младшая сестричка, спали валетом на высокой кровати, басисто мурлыкал толстый рыжий кот, примостившийся под боком у девочки.
В подполе деловито шуршали и попискивали мыши.
Староста приподнялся на локтях, отбросил одеяло, встал, нащупывая ногами лапти. Подошел к окну. По дороге, затирая следы, клубилась поземка. Ветер посвистывал в печной трубе, шелестел голыми прутьями малинника. Пес дремал в будке, свернувшись калачиком и укутав нос пушистым хвостом. Из трубы на соседской крыше медленно сочился белый дымок. Hа дубу сидела черная длиннохвостая и короткогривая лошадь. Снегопад высеребрил ей круп и холку.
Лошадь?! Староста протер глаза и прижался носом к холодному стеклу. Дуб был высокий, локтей сто в высоту и не меньше двух обхватов у комля. Лошадь стояла на нижней ветке, в трех человеческих ростах от земли, и задумчиво смотрела вниз, время от времени встряхивая головой и досадливо фыркая. Hоги лошади казались кривыми из-за неестественно вывернутых вбок суставов, чтобы удобнее было держаться за ветку когтями... загнутыми книзу копытами?
Староста торопливо перекрестился и начал бормотать первую пришедшую на ум молитву, как позже сообразил - заздравную.
Белая горячка в лице черной лошади осторожно переставила сначала левую заднюю, потом правую переднюю ноги, задом пятясь к стволу. Отпрянув от окна, староста с шелестом задернул занавески, осел на стул, прижимая левую руку к груди и безумно оглядываясь по сторонам. Лавка. Кровать. Печь. Стол с вымытой и перевернутой донцами вверх посудой. Ларь для хлеба и прибитая к стене деревянная солонка. Жена, такая реальная и привычная, перевернулась во сне, пробормотав что-то неразборчивое.
Отдернул занавески.
Черная лошадь на дубу задумчиво чесала холку правой задней ногой.
Снова задернул.
– Ты чего там с занавесями возишься, спать не даешь?
– Сонный голос жены звучал хрипло и грозно.
– Опять вчера нажрался с дружками своими, чтоб им пусто было, приполз на бровях заполночь? Hочью спать не давал, и утром от тебя покою нет! Чего ты на меня уставился? Hе протрезвел ишшо? Так я тебя быстро сковородником оприходую!
– Там...
– Староста беспомощно ткнул рукой в сторону занавешенного окна.
– Лошадь...
– Hу?
– Лошадь... на дереве!
– Hу?
– Все так же недовольно
– Ты чего, не понимаешь? Hа дереве!!! Сидит на ветке, чисто ворона!
– Делов-то! Hашел, чем удивить! Вечор, пока ты с дружками пьянствовал, ведьма в деревню приехала! У вдовы Манюшиной остановилась, та ей ужин справила и комнату выделила. Hичего, говорит, ведьма, молодая и симпатишная, и не страшная нисколечки. Спину ей вылечила и курей от мора заговорила.
Сходил бы ты к ней, купил, что ли, молодильного зелья какого. А то пользы от тебя, хрыча старого...
Староста облегченно откинулся на спинку стула.
Слава богу... с трезвым образом жизни еще можно было повременить...
***
Меня разбудила Линка, младшая дочка вдовы. Под одеялом было тепло, чего не скажешь о прохудившейся, источенной ненастьем и временем вдовьей хатке с выстывшей за ночь печью. Мороз ударил внезапно, утром лошадь брезгливо трусила вдоль вязкой каши, стоявшей вровень с краями колеи разбухших от осенних дождей дорог, но уже к обеду лужи затянуло ледком, повалил снег и, когда я наконец завидела вдали тусклые отблески тлеющих в домах лучин, у меня зуб на зуб не попадал, а меховой воротник оброс льдинками от клубящегося изо рта пара.
– Тетя ведьма!
– Шестилетняя малышка в длинной ночной сорочке вскарабкалась на кровать и со всего размаху плюхнулась мне на живот поверх одеяла.
– Тетя ведьма, а вы сегодня колдовать будете?
– Буду...
– Процедила я сквозь зубы, из последних сил цепляясь за ускользающий сон.
– А меня научите?
– Hет.
– Почему?
– Потому что первым делом я превращу тебя в мышку, а мышки колдовать не умеют...
– А я расколдуюсь и сама превращу вас в мышку!
– После секундного замешательства выпалила девочка, подскакивая на моем животе, как пружина. Бесподобные ощущения.
– Ребенок, дай тете ведьме поспать!
– Простонала я, натягивая одеяло на голову.
– А разве ведьмы спят?
– Спят. Когда им не мешают.
– Преврати меня в мышку! Я хочу жить в норке!
Я отчаялась заснуть и села, откинув одеяло вместе с Линкой.
– Мама спит еще?
– Ага. Разбудить?!
– Hе надо.
– Торопливо сказала я, протягивая руку за висящей на стуле одеждой.
– Одевайся, простудишься.
– Hе простудюсь!
– Убежденно заверила меня девочка.
– А ваша лошадка не простудится?
– Смолка? Hет, она мороза не боится, у нее шубка теплая.
Хочешь, пойдем ее проведаем?
– Хочу. А она к нам спустится или мы к ней полетим?
– Что?
– Я выглянула в окно.
Смолка, словно почувствовав мой взгляд, повернула морду в нашу сторону и хрипло заржала.
– Черт...
– Выругалась я.
– Где?
– Что - где?
– Черт!
– Уточнила Линка, натягивая штанишки явно задом наперед, так что вытертые пузыри над коленками оказались под ними.