Хозяйка дома у озера
Шрифт:
Матвей выпил первый бокал, сидя в кресле и не отрывая взгляда от озера. Потом налил второй. Когда мужчина осушил третий, в доме что-то со стуком упало, но Матвей даже не повернул головы, он был слишком занят, наливая себе четвертую порцию.
Говорят, что если посмотреть на жизнь сквозь донышко стакана, то она покажется не такой паршивой, как есть на самом деле. Врут, потому что даже после пятого все оставалось таким же поганым, хотя и стало чуть расплывчатым.
Матвей не помнил, сколько он выпил, не помнил, как добрался до спальни и как рухнул на постель прямо в одежде. Но помнил, что когда закрывал глаза, ему
– Какие, однако, занимательные у меня глюки, – пробормотал он. – От переизбытка свежего воздуха не иначе.
Девушка обернулась к окну. По стеклу расплывались первые крупные капли начинающегося дождя. Гладкая поверхность озера подернулась рябью. А потом видение исчезло, рассеялось, как рассеивается туман поутру. Спустя несколько секунд Матвей уже спал, и ничто в ту ночь не нарушало его покой.
2. Ее дом
Ей дом всегда нравился, более того, она любила его. Любила его серые стены, любила играть на плитках террасы и ловить солнечных зайчиков, что разбегались по полу, когда утреннее солнце заглядывало сквозь цветные витражи.
Тех витражей давно уже нет.
Все изменилось. Время неслось вперед, как локомотив поезда, оставляя после себя лишь сизые клубы дыма. Шелк на стенах выцвел, его заменили бумагой, но выцвела и она. Плитки потрескались. Осыпалась черепица, на которой было так приятно сидеть летними вечерами и наблюдать, как аист вьет гнездо и выводит птенцов. Птенцы улетели, а привычка осталась.
В ее доме то и дело стали появляться гости. Они были шумными и надоедливыми, беспардонными и понятия не имеющими о манерах. Они позволяли себе выходить к завтраку в неглиже, они бегали друг к другу в спальни и рылись в чужих шкафах.
Один раз она наблюдала, как черноволосый рабочий, чистивший каминную трубу, вдруг стал простукивать половицы. Ей даже стало любопытно, что он там ищет, и присев рядом, она поинтересовалась:
– Помочь? – и протянула ломик.
Но парень вместо того, чтобы сказать «спасибо», с криком выпрыгнул наружу, по пути снеся окно и последний витраж. Трубу так и не дочистили, а потом и вовсе заложили кирпичом.
Право слово, раньше мужчины были нервами покрепче. Например, когда ее папеньке напророчили, что ведьма, которую тот давеча приказал повесить на тополе у перекрестка, скоро придет по его душу, он хлебнул вина и сказал: «Жду – не дождусь, давненько девок в моей спальне наблюдалось. Успел заскучать». Он даже приготовил любимую плетку. Первую половину ночи отец пил, вторую буйствовал, разнося кабинет. Там его поутру и нашли, среди обломков секретера. Так у него еще остались силы, отходить лакея плеткой.
Она
Она знала что «не жива». И знала давно. Да каждый, кто посмотрел бы в зеркало, понял бы, что-то не так. Если он не слепой и не скорбный умом. Когда твое тело становится прозрачным и пропускает солнечный свет, самое время подумать о причинах этих странностей. И помолиться.
Она знала, что-то случилось. Что-то очень плохое. Но каждый раз, когда она начинала об этом думать, у нее портилось настроение. А когда у нее портилось настроение, дом… Нет об этом она тоже не хотела думать.
Люди приходившие в ее дом были разными. Но всех их объединяло одно – они были живыми. Их волновали какие-то глупости: бумажные ассигнации, лишний вес, правители далеких стран, лишний вес правителей далеких стран, ассигнации правителя далеких стран, чужие беременности, чужие мужья, мужья правителей далеких стран (жены такого ажиотажа не вызывали), и снова ассигнации, и опять лишний вес.
Взять хотя бы этого… Она задумчиво посмотрела на мужчину, что пытался выйти из спальни. Пытался, потому что она, стоило тому приблизиться к двери, в очередной раз дернула плечом, и проем сместился чуть в сторону. Для нее это было, как пошевелить рукой. «Другой» рукой. Это был ее дом, и он ее слушался. Мужчина в очередной раз врезался лбом в косяк и в очередной раз выругался. Сразу видно, такой же пьяница, как и батюшка, прости господи, только нутром слаб, вчера и бутылки не осилил, свалился.
Продолжая бормотать что-то невразумительное, гость взял с комода очки и нацепил на нос. На этот раз стены шалить не стали, и он почти вывалился в коридор. Интересно, кто он? Писарь? Или казначей? Папенькин счетовод тоже таскал на носу пенсне, без которого был слеп, как крот. Она знает, так как однажды спрятала эти стекляшки. Ох и попало же ей, когда пропажа нашлась.
Мужчина между тем добрался до ванны, открыл кран с водой и долго-долго пил воду, а потом снял очки и побрызгал в лицо. Нянька папеньке всегда по утру рассолу наливала или молочка.
Осознав, какие мысли вертятся у нее в голове, девушка на миг закрыла глаза, а открыла их уже в гостиной. Быть «неживой» не всегда так плохо, как пытаются представить проповедники. Это намного хуже.
А этот пьянчуга пусть сам разбирается со своим похмельем. Молочка, вот еще! Перебьется! Хотя если добавить специй… В подполе как раз стояла банка с цианидом, им давеча осиное гнездо залили.
Гость вошел в гостиную спустя несколько минут и снова уставился на озеро, которое так заворожило его вчера. С волос мужчины капала вода, из одежды на нем было лишь полотенце, обернутое вокруг талии.
Вот об этом она и говорила. Никаких понятий о приличиях. А если посыльный со срочным письмом? Али гость с оказией? Да если соседская девка заглянет солью одолжиться?
Она раздраженно фыркнула. И мужчина вдруг обернулся. На миг, ей показалось, что он ее увидел, но этого просто не могло быть. Ее видели только, когда она этого хотела. Через несколько томительных секунд напряженный взгляд мужчины снова стал рассеянным.
– Пить меньше надо, – проговорил гость то, с чем она не могла не согласиться.