Хозяйка хрустальной гряды. Книга вторая
Шрифт:
Если бы ты знал мой король, что только что, ты своими руками вставил мне нож в сердце.
— Почему скользящие вам не пара? — обреченно спросила я.
— Потому, что наш союз всегда будет несовместим с жизнью. Кто-то должен будет погибнуть, — Арвэн грустно улыбнулся и его обжигающие поцелуи заскользили по моей обнаженной груди.
— А если бы ты полюбил скользящую? — не могу успокоиться я.
— Я никогда не полюбил бы скользящую. Я слишком сильно люблю жизнь, и я слишком сильно люблю тебя, — шепчет Арвэн в мои полураскрытые губы.
Больно. Господи. Почему так больно? Зачем мне это? За что? Я смотрю
— Я тоже слишком сильно люблю тебя. Слишком сильно, что бы жертвовать тобой… Мне пора… Прощай мой снежный принц, мой ледяной король, моя невозможная любовь, — шепчу я обнимающему меня мужчине, и прежде чем провалиться в омут его бездонных глаз, я вижу как в них, наконец, загорается понимание того, кто я такая.
— Тыыыыыыы… несется мне вслед. Ну, вот и все.
Меня выбрасывает в центре пустой тронной залы — обнаженную, несчастную, со спутанными волосам и распухшими от поцелуев Арвэна губами. Я закрываю лицо руками в приступе накатывающей истерики, и мой душераздирающий вопль эхом отражается от стен дворца:
— Неееет. Почему? Почему? — все время повторяю я, не в силах сдерживать рвущиеся из меня рыдания. — За что?
— Элли! Чужой громкий окрик, заставляет меня вздрогнуть и обернуться. Скай… Он мчится ко мне, на ходу снимая свой плащ, укутывая в него мое дрожащее тело.
— Кто? Элли, кто это сделал?
Он смотрит на меня, и я вижу, как плещется в его глазах боль и отчаянье. Я протягиваю руку и глажу его по щеке.
— Никто, Скай. Я сама, я сама во всем виновата, прости… — и я, снова захожусь в истерике, обнимая моего генерала за шею и рыдая у него на груди.
Теплые губы мужчины касаются моего виска, сильные руки обнимают так нежно.
— Мне все равно Элли, слышишь? Все пройдет. Все пройдет милая. Я люблю тебя, моя королева, что бы ты ни сделала, какую ошибку не совершила бы. Я буду любить тебя так сильно, что ты забудешь что такое грусть и отчаяние, я буду любить тебя так искренне, что ты никогда не вспомнишь что такое боль и разочарование, я буду любить тебя вечно…Я всегда буду рядом…Никогда тебя не оставлю…Элли, милая, хорошая, ты меня слышишь?
Я слышала, о Господи, как же больно было слышать…Что я наделала. Я все разрушила. Это все я… Я рыдала на груди моего генерала, оплакивая свою и его разбитую жизнь, а он все сильнее обнимал меня, пытаясь отдать мне свою силу и веру, стараясь излечить мою истерзанную душу своей любовью. Я не знаю, сколько мы просидели так, обнявшись на полу. Я потеряла счет времени, я ничего не понимала, я ничего не видела, я ничего не чувствовала кроме кромсающей мое сердце боли… Скай поднял меня и понес прочь из пустоты давящей на меня комнаты. Голоса…Они как во сне. Кто-то зовет меня, кажется Латти, и смотрю на нее сквозь пелену слез. Мир вокруг расплывается серым калейдоскопом. Откуда-то из темноты выплывает лицо Кэла, он почему-то не похож на себя…У него дрожат губы. Он что-то шепчет мне… Я не понимаю. Спасительный мрак забвения протягивает мне руку, и я падаю, проваливаюсь в темноту.
Мне снился сон… Мой вечный кошмар… Душераздирающий крик, звон разбитого стекла… Я вскакиваю на постели, с мокрым от слез лицом и сердцем, бьющимся в груди израненной птицей. Вся нелепость произошедшего, снова накатывает на меня с сокрушительной силой. Что я наделала?
Зинка прилетела через полчаса. И наверно хорошо, потому, что в этот момент, мне так нужно было, просто уткнутся в ее плечо, и выплакаться. Словно поняв, что произошло что-то непоправимое всегда болтливая и дотошная подруга, молча гладила меня по голове и ни о чем не спрашивала. О, как же я была ей за это благодарна. Рассказывать историю о том, где я была, и что со мной произошло, было выше моих сил, это все равно, что прожить ту жизнь заново, а я отчаянно все пыталась забыть.
К вечеру реветь я перестала. Только в душе расползалась такая пустота, словно тьма там непроглядная, да марево серое.
— Снежок, ты бы больничный взяла, да пару дней отлежалась, — Зина, заботливо налила мне чаю и, порывшись в моих запасах, сварганила пару бутербродов.
— Не хочу, Зинуля. Одной в пустой квартире еще хуже. А на работе люди без конца снуют. Хоть как-то отвлекают, — тяжело вздохнула я.
— Снежок, а ты чего раскисла? Маму вспомнила?
Я горько усмехнулась, — Да Зинуля, ты уж прости, что так напугала.
Интересно, кем была та женщина, что вырастила и воспитала меня? Та, которую я всю жизнь считала своей родной мамой. И как я сюда попала, если мою мать убили? Наверно я этого так никогда и не узнаю. А нужно ли? Да и какая теперь разница?
— Зин, — вдруг вспомнила я. — Ты не сходишь со мной в одно место? Тут дом на соседней улице… мне женщине деньги и тапочки вернуть надо.
Подруга радостно закивала головой, — Заодно и проветришься.
Я прихватила тапки, сумку с кошельком, а затем мы с Зинулей пошли делать доброе дело. Ну, вернее, я пошла, отдавать долги. Дом нашли быстро, и как только я собиралась закинуть деньги в почтовый ящик, в подъезд вошла та самая тетенька. Глаза у нее, опять стали по пять копеек, лицо округлилось и приобрело стойкий зеленоватый оттенок, а потом, грузная мадам, тыча в меня пальцем, стала заикаться:
— Тттт-тттрупп, — и грохнулась в обморок.
— Сама ты труп, — обиделась Зинка, вытаскивая у меня из рук теткины шлепки и заботливо подкладывая их ей под голову. — Нет, Снежок, ты, конечно, сейчас ужасно выглядишь, но не настолько что бы тебя с мертвяком перепутать.
Я наклонилась и всунула в руку бессознательно растянувшейся на полу мадам полтинник.
— А она не так уж и ошиблась, — буркнула я подруге. — Я себя сейчас так и чувствую — живым трупом.
— Ты сейчас придешь домой, отоспишься, а завтра утром будешь опять красавица, — утешала меня Зинуля, провожая до дома.