Хозяйка Империи
Шрифт:
С той самой террасы, которая некогда служила во время учений командным пунктом для Тасайо Минванаби, за тренировками нарождающейся кавалерии наблюдала Мара. Вместе с нею находились горничные и маленький сын; все чаще компанию ей составлял и муж - в кожаных штанах для верховой езды, при мече и арапнике.
В один из таких дней, когда солнце уже склонялось к западу, Мара увидела, как старый седой ветеран многих походов потянулся к своей лошади и поцеловал ее в нос. Это зрелище настолько позабавило властительницу, что впервые за долгие недели окружающие увидели на ее лице беззаботную улыбку.
– Смотри-ка, - сказала она
Хокану усмехнулся и обнял ее гибкий стан:
– Ты тоже сетуешь на это, женщина?
Мара полуобернулась в его объятиях и перехватила взгляд Джастина, который уставился на нее своими невинными, широко открытыми глазами. Всем своим видом он так напоминал отца, что Мара не сразу справилась с охватившим ее волнением; но тут он пальцами изобразил грубый знак, который наверняка узнал не от приставленных к нему воспитателей.
– А ты сегодня ночью собираешься сделать ребеночка, - сказал он, гордый своим умозаключением и ничуть не обескураженный оплеухой, которую тут же получил от ближайшей к нему няньки.
– Что за дерзость! Так разговаривать с матерью! Не знаю, где ты набрался таких штучек с пальцами, но, если это повторится, не миновать тебе порки!
Покраснев до корней волос, нянька поклонилась хозяевам и потащила протестующего Джастина в детскую, чтобы уложить его спать.
– Да ведь солнце еще вон как высоко стоит!
– негодовал провинившийся малыш.
– Как же я смогу спать, если вокруг все видно?
Парочка исчезла за поворотом лестницы, которая вела вниз с холма; но прежде, чем они скрылись из виду, шевелюра Джастина полыхнула огнем в лучах низкого солнца.
– Всеблагие боги, он растет не по дням, а по часам, - с нежностью сказал Хокану.
– Скоро надо будет подобрать ему наставника для занятий с оружием. Как видно, уроков счета и письма недостаточно, чтобы помешать ему подглядывать за слугами.
– Он не подглядывал, - возразила Мара.
– При случае он не упускает возможности улизнуть куда-нибудь в казармы или в бараки рабов. И очень внимательно слушает, когда мужчины бахвалятся своими победами над особами из Круга Зыбкой Жизни или над девушками-служанками. Он - сын своего отца, когда речь идет о том, чтобы поглазеть на женщин, и сегодня утром он сказал моей горничной Кейше нечто такое, что она покраснела, как юная девушка, хотя таковой отнюдь не является.
Она склонила голову набок и из-под опущенных ресниц вгляделась в мужа:
– Он грубый и неотесанный мальчик, которого придется женить пораньше, а не то, чего доброго, он наплодит бастардов Акомы по всей стране, и все отцы молоденьких девушек станут гоняться за ним с мечом... ну если и не все, то уж половина - это точно.
Хокану тихонько засмеялся:
– Из всех забот, которые он может тебе причинить, эта беспокоит меня меньше всех прочих.
Глаза у Мары расширились.
– Да ведь ему семь лет только что исполнилось!
– В таком случае это для него самое подходящее время, чтобы обзавестись маленьким братцем, - сказал Хокану.
– Появится второй дьяволенок, за которым ему надо будет присматривать... глядишь, и сам он станет бедокурить поменьше.
– Ты тоже грубый и неотесанный мальчик, - мстительно поддела его Мара и,
Хокану справился с изумлением и последовал за женой. От нахлынувшего восторга кровь бросилась ему в лицо. Слишком долго он не видел свою госпожу в таком игривом настроении - со злосчастного дня отравления. Он бежал неторопливо, уверенный, что именно этого она сейчас желает, и не пытался перейти на более широкий, размашистый шаг атлета, чтобы догнать Мару. Он поравнялся с ней только в узкой лощине у берега озера.
Лето было в полном разгаре. Среди сухих трав еще виднелась зелень. Кусачие насекомые, отравлявшие жизнь в начале лета, куда-то попрятались, а хор цикад не умолкал. Воздух был напоен теплом.
Хокану порывисто обнял жену, и оба упали на землю - растрепанные, почти не дыша, отбросив всякую церемонность и чопорность.
– Мой господин и консорт, - сказала Мара, - кажется, у нас осталась одна проблема: нехватка наследников.
Его пальцы уже распускали оставшиеся шнурки ее халата.
– После наступления темноты патрули Люджана обходят дозором берег, - напомнил он.
Она ответила сияющей улыбкой:
– Тогда тем более нам нельзя терять время.
– Ни в коем случае, - радостно подтвердил Хокану.
После этого обоим было уже не до разговоров.
Долгожданный наследник мантии Шиндзаваи, судя по всему, был зачат той ночью - либо на берегу, под открытым небом, либо позже, посреди душистых подушек, после кубка вина сао, который супруги осушили вместе в своих покоях. Шесть недель спустя у Мары уже не оставалось сомнений. Она знала признаки беременности, и, хотя, просыпаясь, она чувствовала себя скверно, Хокану слышал по утрам ее пение. Но в его улыбке таился привкус горечи. Ему было известно то, чего не знала она: дитя, которое она носит сейчас под сердцем, будет у нее последним, и все целители-жрецы Хантукаму не властны это изменить.
До того дня, когда он случайно услышал спор между поварятами с кухни и побочным сыном одного из приказчиков, ему и в голову не приходило, что младенец может оказаться женского пола. Он предоставил событиям идти своим чередом и не обращал внимания на пари, которые заключались в казармах насчет предполагаемого пола будущего ребенка.
Хокану даже мысли такой не допускал, что боги пошлют ему дочь, а не сына: ведь этому ребенку - последнему, которого Маре суждено выносить - предстояло унаследовать имя и состояние семьи Шиндзаваи.
Состояние радостной беззаботности, в которой началась эта беременность, быстро уступило место строжайшей бдительности. После попытки отравления, после покушений на союзников Акомы беспечности не было места. Люджан утроил число патрулей и самолично проверял наиболее опасные посты в ущельях. Молитвенные врата над рекой - там, где она вытекала из озера, - ни на минуту не оставались без наблюдателей в башнях; в состоянии полной боевой готовности постоянно находилась рота вооруженных воинов. Однако пришла осень, на рынки были отправлены гурты нидр, и коммерческие дела шли бесперебойно, без каких бы то ни было заминок. Бандиты не нападали на караваны с шелком, что само по себе было необычным и настораживало. Джайкен просиживал долгие часы над грудами счетных табличек, но, казалось, его не радовала даже большая прибыль от продажи квайета.