Хозяйка Мозеби
Шрифт:
Внезапная смерть конунга на охоте застала Ингеборгу врасплох, поэтому коронацию Магнуса, оперативно проведенную еще до пышных похорон предшественника, она использовать для своего демарша не смогла, что ввергло женщину в пучину ярости и гнева.
И тут на сцену вышел Герард Сольберг. Поняв, что невестка не в себе, решил амбициозный ярл рискнуть: подтолкнуть Ингеборгу к активизации действий по формированию оппозиции молодому конунгу через жен и любовниц, подпитывая переписку денежными вливаниями, советами и короткими встречами с некоторыми старыми знакомыми, где намекал на возможные преференции в будущем в случае, если….Ну,
До чего бы дело дошло, неизвестно: правитель объявил большой Рождественский прием – первый по окончании траура по умершему отцу. Чем не повод заявить о себе, решила Ингеборга и вместе с сыном и свекром прибыла в столицу, где и встретилась с подзабытым мужем и внезапно воскресшим пасынком.
На приеме семья Сольбергов привлекла внимание внезапным возвращением Сигурда, представлением признанного конунгом и , как оказалось, давно занесенным в родословную клана, неизвестного публике старшего внука главы рода, неадекватностью поведения Ингеборги, устроившей истерику и кричащей об ущемленных правах своего сына, и ненормальным смущением старого Герарда. И это не считая незапланированного визита в Свею советника данского короля графа Гёльдерстейн- Маассэ …
Увидев нездоровый интерес подданных к происходящему, конунг Магнус быстро свернул официальную часть и удалился, уведя за собой Сольбергов, Хеллскьёге и графа Хольгера.
Глава 60
Случившееся позже в малом тронном зале мало чем отличалось от представления, составленного на основе снов. Недостающим компонентом трагифарса стало признание ярла Герарда Сольберга в возможном отцовстве и подробный рассказ о событиях пятнадцатилетней давности (в том числе, о срыве всех попыток сына разыскать семью, сознательном замалчивании сведений об их местонахождении, о подкупе Оскара Дана, смене имен и тд, и тп). Заявление овозможнойдушевной болезни Ингеборги, их совместном (по факту) заговоре и прочее стало «вишенкой на торте»…
Что сподвигло главу клана на подобное выступление? Угрызения совести или ответственность перед родом – осталось секретом, потому что откровения старого ярла оказались предсмертными: сердце старшего Сольберга не выдержало рывка, падения и признания, и он, с трудом исповедовавшись, испустил дух, успев попросить прощения у старших отпрысков и милости – для младшего, чьим бы сыном он ни был – у конунга…
Ингеборга, услышав рассказ свекра, впала в прострацию (или кататонию? Короче, зависла), юный Гаральд потерял сознание от страха, Сигурд чуть не убил отца повторно, а Эйдан и остальные пережили неслабое потрясение…
* * *
Молодой конунг повел себя на редкость адекватно: велел провести тщательно расследование казавшейся ранее несерьезной активности родственницы и до его окончания приказал Сольбергам не покидать страну, занявшись делами клана.
Предавать широкой огласке случившееся (нападение, откровения) конунг не стал: Ингеборгу объявили душевнобольной и отправили на небольшой остров в Северном море, где под надзором доживали дни неугодные правительству представители аристократии и опорочившие себя изменой супруги с аналогичным «диагнозом» (такая Канатчикова дача).
Брак между ней и Сигурдом правитель расторг своей волей по
Определить, чьим сыном был Гарольд, оказалось сложнее – парень был похож и на Магнуса, и на Ингеборгу, и на Герарда с Сигурдом…Типаж такой, скандинавский. По размышлении зрелом, после переговоров с отцом несчастной, самим юношей и Сольбергами, конунг принял решение объявить Гаральда покойником вследствие скоротечной болезни и послать в Англосаксию (или куда подальше) под именем дальнего родственника Хеллскьёге, взяв с отца Ингеборги и с него самого письменные клятвы о молчании в обмен на жизнь.
Было ли это правильным, покажет время, но, по словам ярла Сигурда, оба Хеллскьёге выдохнули с заметным облегчением и сразу же покинули Ослодаль.
Сольберги похоронили Герарда, посетили родовые земли, разобрались с делами, несколько запущенными покойным, и предложили конунгу принять клан и территории под свою руку сроком на четверть века за двадцать процентов доходов в пользу ярла.
Надо заметить, предложение Сигурда поначалу не нашло понимания у представителей клана, но альтернатива выглядела хуже (обвинение Герарда в заговоре и опала для кровников), поэтому, подумав, немногочисленные престарелые Сольберги согласились перейти под покровительство короны, молодые же увидели в этом неплохие перспективы для себя.
На том и порешили: подписали двустороннее соглашение, выбрали управляющего и все такое, после чего отец и сын, наконец- то, смогли отправиться туда, где их с нетерпением ждали – в Мозеби, с твердым намерением не возвращаться.
* * *
Из дневников Нинель Лунд, виконтессы Флетчер
Май 1774 года, поместье Мозеби
Иногда жизнь течет как полноводная река – неторопливо, степенно, размеренно, а иногда несется стремительно, подобно горной речке, не давая возможности смотреть по сторонам –только успевай следить за бурлящим потоком!
Так и в Мозеби происходило после возвращения Сольбергов и остальных из Свеи. Не успела я привести себя в порядок, как на пороге комнаты возник Эйнар. Судя по его виду, он бежал сюда, ко мне…
Я так растерялась и смутилась, что просто смотрела на него, изменившегося, не в силах вымолвить ни слова…
Мне показалось, что Эйнар стал выше, мощнее, старше…Это подчеркивали необычная одежда из богатой ткани, высокие сапоги и накидка с мехом то ли волка, то ли белого медведя, висевший на поясе меч, ясный прямой взгляд, направленный на меня и исходящая от мужчины волна уверенности и желания…
– Нель…Я, Эйдан, признанный сын ярла Сигурда Сольберга, хевдиг Норланд хирда Сольбергов, вернулся! Нинель Лунд, виконтесса Флетчер, прошу тебя стать моей женой! Клянусь Одином, я буду защищать тебя, любить, заботиться о тебе всю жизнь… Подарки на помолвку скоро будут здесь, а мои душа и тело давно принадлежат тебе! Нель, я…
Эйдан сделал шаг и опустился передо мной на колено, протянув явно старинный перстень темного серебра с крупным квадратным камнем бордового цвета…
И пусть меня осудят – я не раздумывала! Кивнула молча, и жених, взяв мою правую руку, надел мне на указательный палец этот символ принадлежности и обещания единства, а потом поцеловал и руку, и меня…