Хозяйка Забытого королевства
Шрифт:
Мол, чего стоим, кого ждём? Особого приглашения? Или подзатыльника сразу дать?
– Так тут пусто, – кивком указала на стол.
Кот поставил локоть на стол, подпёр лапкой мохнатую голову и проговорил:
– Марья, садись за стол. Сейчас всё-у будет.
Опять волшебство? Ла-а-адно.
Сделала морду кирпичом, мол, поглядим-поглядим, а там решим: казнить, али миловать?
Баюн пошевелил усами и заговорил ласково-ласково:
– Скатёрка самобраная, по нашему хотению, по нашему велению накорми, напои котика
На моих округлившихся глазах скатерть самобранка вздрогнула, посуда весело подпрыгнула, звякнула.
Искра серебра блеснула и пробежалась по бахроме.
Вспыхнуло в центре скатерти солнышко, побежали от него лучи огненные.
Одно за другим из ниоткуда начали появляться чудесные блюда.
Пока блюда появлялись, Баюн со всем кошачьим изяществом и непередаваемой грацией покрыл свою грудь салфеткой, и взял в лапки нож с вилкой. Стал ожидать, когда скатерть закончит подавать блюда.
Перед нами буквально расстилалась поляна из вкусностей.
Не знаю, но мне кажется, с моих удивлённо приоткрытых губ даже слюна закапала.
Свежая малосолёная красная рыбка на серебряном блюде. Зернистая икра красная, икра чёрная в серебряных чашах вызвала у меня ещё более обильное слюноотделение.
Кружевная белая тарелка с высокой стопкой блинов вызвала на моих губах счастливую улыбку.
Блины были такие, как я люблю – поджаристые, пористые, пухлые, ещё горячие. Они дымились. И масло с них стекало, так вкусно стекало.
Появилось большое блюдо с крошечными бутербродами на разном хлебушке и разными ингредиентами.
Ваза с сочными фруктами. Запотевшие графины с ледяной водой.
Горшочки с тушёным мясом и овощами.
Соусы, сметанка, горчица. Всё, что душа пожелает.
А ещё появились тефтели в сливках; колбаски зажаристые; грибочки маринованные; кортошечка рассыпчатая, да со шкварками, луком, и обильно посыпанная свежей зеленью.
На большом серебряном блюде закрасовался жареный гусь, обложенный по краям печёными яблоками.
Появились и лепёшки, похожие на маленькие солнца.
Достигший моего чуткого носа аромат жареного гуся заставил меня едва не подавиться слюной, а желудок пророкотал песню, напоминающую майский гром.
Когда подача блюд прекратилась, кот возмущённо стукнул по столу лапкой и протянул:
– А берёзовица* где-у? Ну-ка, не прячь, матушка.
Честное слово, я услышала протяжный женский вздох и сразу после него появилась на столе огромная бутыль с мутноватой жидкостью.
Мои брови удивлённо приподнялись.
– Брага что ли? – хохотнула я.
– Какая брага? – возмутился кот. Схватил бутыль так легко, словно она ничего не весила. Разлил по рюмкам и поставил одну передо мной. – Пробуй, Марья. Сейчас!
Я бы
Покривив губами, сделала первый глоток. Причмокнула.
Удивлённо уставилась на Баюна, потом на берёзовицу и, распробовав вкус, с удовольствием осушила рюмку. Великолепный напиток оказался чуть терпким, но с фруктовым мягким вкусом, чистым, светлым. Так могу описать это восхитительное творение.
– Сок наших берёз самый вкусный, Марья, – произнёс кот. – Но мало-у осталось запасов. Как королевство захирело, так всё стало горьким, печальным, невкусным.
– Исправим, – пообещала я.
И прежде чем приступить к трапезе, погладила скатерть и проговорила:
– Матушка скатёрушка, благодарю за угощенья. Всё такое красивое, аппетитное. А пахнет как!
– Вот и ешь скорее, а то остынет всё-у, – прокомментировал Баюн.
Лапами ухватил жареного гуся и с треском разорвал его пополам. Одну половину забрала себе и впился в мясо острыми зубами.
Скатерть же пощекотала мои руки волшебной бахромой и на уровне чувств и эмоций я будто улыбку её уловила.
Материнскую такую, тёплую. Родную.
Словно и правда матушка родненькая подошла, обняла, погладила меня по плечу и мягко прошептала на ухо: «Кушай, доченька. Для тебя старалась».
* * *
Ох, думала ли я, гадала, что лёгкая на вкус берёзовица окажется столь коварной?
Просидели мы с котом до самого вечера. Ели, пили. Пили, ели. Короче, пистец, как мы оба окосели.
И вот, икая, иногда ковыряясь в зубах тонкой рыбьей костью, Баюн у меня спросил:
– Ну-у? Какие планы, мать?
Оторвала морду от тарелки. К щеке прилип укроп. Икнула и едва шевеля языком, выдала:
– Если ты, ик… о ближайшем будущем, то планы лечь спать. Меня… ик… вырубает. Накрыло не по-детски. Берёзовица сильна-а-а. А если в масштабах королев… ик… ства, то такую роскошь спасать надо. Нельзя, чтобы всё сгинуло, ик!
– Вот-вот! – помахал кот рыбьей костью, словно это посох волшебный. – А это ты только отобедала. Ик! А уже восхитилась. Считай, не видела ты ещё ничего-у. Вот с утреца к молочной речке сходишь, обряд пройдёшь и всё-у, пробудится королевство наше. Заживё-о-у-м!
Я хмыкнула и пьяно напомнила коту:
– Ты ещё про какой-то булыжник вещал. К которому после речки меня отведёшь.
– Дурья ты башка, мя-а-ур! Не булыжник это! Я отведу тебя к сердцу мира – славному камню, что Бел-горюч зовётся, – проворчал Баюн.
Пожала плечами. Потом широко зевнула, прикрыла рот ладошкой. После сказала:
– Хорошо, как скажешь. Горюч, так горюч. Ик! Бел, так бел. Ик! Главное сейчас голову на подушечку притулить. Вот была бы мне радость.
Кот длинно вздохнул, но комментировать мои слова о заветном камне не стал. Махнул лапкой и проговорил: