Хозяйка
Шрифт:
Каждую ночь Катерина Матвеевна открывала дверь спальни, и Женя проскальзывала туда. Лишь сдавленные, приглушённые вздохи и звуки поцелуев слышались там, а днём всё опять было чинно-пристойно, в рамках придуманной родственной «легенды». Но влюблённую Ирину невозможно было обмануть: безошибочно распознав, кем приходится хозяйке гостья, она затеяла с Женей драку — к несчастью для себя. Это было отчаянно смело, но глупо и безрассудно с её стороны.
Выскочив на шум, Катерина Матвеевна застала ужасное зрелище в саду: Женя профессионально уложила на лопатки неумелую и горячую Ирину, у которой
— Маш, не бойся, — сказала Женя прибежавшей из малинника дочке. — Иди, всё хорошо. Мы с тётей Ирой шутим. Иди, кушай малину, малыш. Всё нормально, не пугайся.
— Иди, иди, — зашептала Катерина Матвеевна, спроваживая девочку подальше, к ягодным кустам. — Смотри, какая там малина созрела! Вон, видишь, какие ягодки? Так в рот и просятся.
Когда Маша скрылась в высоких кустах, Катерина Матвеевна, неузнаваемая в своей гипсовой бледности, хрипловато и глухо, но очень отчётливо и жёстко проговорила:
— Ира, уходите отсюда. Немедленно. То, что вы тут устроили, просто непростительно и неприемлемо. Учинили драку, напугали ребёнка… Я этого не потерплю.
Её рука величественно и повелительно указывала в сторону калитки.
— Скажи мне только одно, Катя: ты — её женщина? — сверкая глазами и вытирая окровавленный нос, спросила Ирина.
— Господи, да какое твоё дело?! — выдохнула Катерина Матвеевна. — Какое ты имеешь право требовать от меня отчёта? Уходи сейчас же!
Она сунула Ирине в руку бумажный носовой платок и ещё раз указала на выход. Она не сомневалась, что Женя сделала со своей стороны всё, чтоб неопытная соперница вышла из поединка почти невредимой. Парой выверенных ударов она могла бы переломать девушке кости, но отпустила глупышку подобру-поздорову.
Катерину Матвеевну трясло. Нет, не от вида расквашенного до крови носа Ирины; крови она не боялась, но её вдруг обожгло леденящее осознание силы, которой владела Женя — профессиональной, обузданной, отточенной тренировками. Всегда весёлая, остроумная и дружелюбно-спокойная, она никогда прежде не обнаруживала, каким смертельным оружием в совершенстве владеет.
— Ты же… могла её покалечить, — сдавленно вырвалось из груди Катерины Матвеевны.
— Тш-ш, — прошептала Женя, поглаживая её побледневшие щёки. — Не бойся, моя хорошая девочка. Всё хорошо. Ну-ну…
В объятиях её сильных рук Катерина Матвеевна, хозяйка этого дома и сада, ослабела, и впрямь чувствуя себя, как беспомощная девчонка. Она не смогла воспротивиться поцелую, которым губы Жени крепко прильнули к её рту.
— Всё, Катюш. Всё, моя родная. Никто и не собирался калечить эту юную дурочку. Я же не зверь какой-то!.. Ей и этого хватило, чтоб усвоить урок.
Обмякшая, слабая, Катерина Матвеевна всё ещё дрожала. А Женя, поглаживая её по лопатке, улыбалась ей в самые губы:
— Катюш, ты мне только одно скажи: ты — моя женщина?
— Твоя, — только и смогла выдохнуть Катерина Матвеевна.
Уверенный, крепкий поцелуй утвердил её в этом звании. Даже если она и хотела бы, то всё равно не сумела бы вырваться из этих сильных рук, обнимавших её.
— Ну, тогда пойдём, малины покушаем, — ласково сказала Женя.
И они присоединились к Маше, которая угощалась в колючих зарослях. Улучив миг,
— Я боюсь пауков, — в плаксивом ужасе пропищала она.
Катерина Матвеевна невозмутимо протянула палец в ведёрко, позволила пауку забраться на него и пересадила его на малиновый лист.
— Ах ты, глупый паучишка, — проговорила она с ласковой укоризной. — Ну куда же ты залез? Маш, это обычный садовый паучок, они не кусаются. Думаю, он испугался больше тебя, когда упал в ведёрко.
Маша смотрела на процесс спасения паука и с ужасом, и с долей уважения.
— Ой, тётя Катя… Паука — в руки?! Брр, — передёрнулась она. — Я бы так не смогла…
— Тётя Катя у нас — редкий образец милосердия и пауколюбия, — пошутила Женя.
Катерина Матвеевна только улыбнулась. Она сама любила пауков немногим больше Маши, но сейчас она была в каком-то странном, взбудораженном состоянии. Не исключено, что она и раскалённый утюг взяла бы голой рукой, ничего при этом не почувствовав.
Последовал уютный, домашний вечер: Катерина Матвеевна, понемногу успокаиваясь, пекла оладушки для Жени с Машей. Вечер перетёк в ночь, и стало не до разговоров: соединённые в поцелуях губы почти не размыкались. До исступлённой дрожи Катерина Матвеевна бросала, отдавала себя в самые желанные объятия на свете.
Утром Катерина Матвеевна встала не выспавшаяся, но безотчётно счастливая. И ведь знала, что не сможет сказать «да», но всё равно была счастлива.
— Катюш, я хочу, чтоб мы были отныне вместе всегда — ты, я и Машка, — сказала Женя.
— Здесь мы всё равно не сможем жить, тут практически деревня, все друг друга знают, — вздохнула Катерина Матвеевна. — Народ здесь тёмный, не поймут. А уехать отсюда я тоже не смогу. У меня тут земля, дом. Моё дело. Я вросла здесь корнями.
— Я знаю, как ты любишь свой сад, солнышко. — Женя ласково потёрлась кончиком носа о щёку Катерины Матвеевны. — Вырвать тебя отсюда — это всё равно что по живому резать, выдирать с мясом и кровью. Я о таком даже не помышляю. Что-нибудь придумаем, родная.
Ирина доработала до конца июля и ушла. Что тут поделать? Не впервой Катерине Матвеевне было отказывать, не привыкать говорить «нет», а всё ж грустно. Уж очень, до боли и стона напоминала ей эта девушка первую любовь — Сашу. И отчаянно хотелось, чтоб у Иры всё сложилось хорошо, но вот беда: добрые события Катерина Матвеевна предвидеть не умела, всё больше по смертям да прочим мрачным предсказаниям специализировалась.
А однажды, выкроив несколько свободных дней, съездила она в гости к любимой. С Женей они провели время великолепно, а Машка была просто чудо-ребёнок — истинное воплощение всего того, о чём мечтала Катерина Матвеевна. Такую лапочку-дочку она и сама хотела бы, да вот не дал Бог родить. Может, и родила бы, если бы ответила «да» нелюбимому Степану или кому-нибудь из прочих неудачливых женихов, но тогда не встретилась бы на её пути и Женя. Уж кому знать пересечения судеб, как не Катерине Матвеевне! Ей-то, ведунье, и ведать…