Хозяйство света
Шрифт:
— Что ты теперь видишь?
— Я вижу, как Вавилон Мрак идет к маяку.
— Что еще ты видишь?
— Вижу себя, только теперь я старше.
— Что еще ты видишь?
— Я вижу тебя в синей лодке, только ты молодой.
— Открой глаза.
Я открыла глаза и увидела волны, корабли и птиц. Пью отпустил мою руку.
— Теперь ты знаешь, что делать.
Хижина
Полюбив тебя, я пригласила тебя в свою хижину на краю леса. Одинокая, затерянная в полях, угнездившаяся на земле, освещавшаяся вручную, она была для меня ближе всего к маяку.
Всякое начало
Ты плыла на корабле, летела самолетом, ехала поездом и на машине, чтобы добраться издали, с Гидры. Твое экзотическое путешествие закончено, и мы собираемся встретиться на автомойке у вокзала.
Я постаралась все приготовить к твоему приезду — сложила дрова для печки, нашла свечи, постелила новую простыню, купленную заранее, налущила целую миску фасоли, завернула говяжью вырезку в салфетку, чтобы не садились мухи. У меня было старенькое радио — в тот вечер должны были передавать «Тристана», и мне хотелось послушать его с тобой, потягивая красное вино и глядя, как начинается ночь.
Я так рано приехала встречать тебя, что пришлось дважды вымыть машину, чтобы недоверчивый индиец не прогнал меня. Может, он решил, что я приторговываю наркотиками; машина у меня серебряная, как и я, слегка пижонская и досталась мне явно не за добрые дела. Я старалась быть дружелюбной и купила батончик «Марса», но индиец просто сидел за столом и читал прайс-листы в журнале «Автодилер», чтобы выяснить, сколько я зарабатываю своей преступной жизнью.
Я шагала взад и вперед, как это делают герои триллеров. Ну где же ты? Мини-такси, которое везет тебя с вокзала, будет непросто распознать. Каждую машину, что сворачивала к придорожному «Макдональдсу», я тщательно осматривала дважды. Я была словно таможенник. Ты — контрабандный товар. Предполагалось, что в хижине живу я. А не ты.
Наконец, отполировав машину так, что по капоту заскакали сигналы из космоса, я увидела, что ко мне медленно подъезжает бордовый «ровер». Из задней двери вышла ты. Я бросилась платить водителю, рассыпая десятифунтовые банкноты, словно хлебные крошки.
Я не решилась поцеловать тебя.
Хижина была сбита из грубых коричневых досок, покрытых корой, — они сходились под черепичной крышей. Фундамента не было, постройка отстояла от земли на два метра, опираясь на каменные надолбы. От крыс защищало, но всякие ночные создания шуршали и сопели внизу.
В ту первую ночь на узкой шаткой кровати я лежала без сна, а ты спала. Я прислушивалась к незнакомым звукам и думала о самом незнакомом чуде — твоем дыхании рядом.
Я поджарила бифштексы. Ты открыла бутылку «Сент-Амор», и мы пили его из старомодных стаканов для полоскания из толстого стекла. Дверь мы оставили открытой, а огонь в печи раскрашивал пол узорами. Снаружи луна тенью следила за травой, и начинались первые шорохи ночного леса.
Мне хотелось есть, но я нервничала. Ты была такой навой, и я не хотела тебя спугнуть. Я не хотела спугнуть себя.
Вдох. Выдох. Твой ритм отличается от моего. Твое тело — не моё; знаменитая инаковость другого. Я положила голову тебе на грудь, и дело тут, видимо, в вибрациях этой хижины, потом что под твоим дыханием или сквозь него я могла слышать, как дышит еще и барсук.
Сама хижина была дыханием: узкая струя воздуха лилась из печи, где догорал огонь; сверху в большом чайнике шипела гревшаяся вода; сквозняк пробрался сквозь замочную скважину и теребил тяжелую дверную цепочку; ветер гудел губной гармоникой.
Я приложила свои губы к твоим, и дыхание твое изменилось, когда ты, не проснувшись, поцеловала меня. Я легла рядом и положила руку тебе на
На следующее утро я проснулась рано, умирая от жажды, вся онемев, потому что никто не высыпается в маленькой постели с немаленьким любовником. Моя кровать на маяке тоже была крошечной, но там ее делил со мной только Пес-Джим.
Похоже, я всю ночь балансировала над шестидюймовой щелью между краем кровати и шпунтовой стеной. Ты лежала ровно посередине, головой на обеих подушках, посапывая. Я не хотела будить тебя, поэтому просто нырнула в шестидюймовую щель и проползла под кроватью, прихватив очень пыльный альманах за 1932 год.
Я натянула свитер и открыла дверь. Воздух был белый и тяжелый. Все посерело. Пахло землей. Стояла осень, запахивали стерню.
Я обернулась и посмотрела на тебя. Такие мгновения — сокровища и талисманы. Накопившиеся отложения, наши окаменелые записи — и начала того, что случится дальше. Начало истории, а историю мы расскажем всегда.
Я подошла на цыпочках к печи и вынесла тяжелый железный чайник наружу. Вылила немного в мелкий таз и смешала с холодной водой из пластмассовой канистры. Мыло и шампунь я держала в цветочном горшке, а полотенце висело на полезном крючке, вкрученном в опору хижины. Я полностью разделась и стала водой поливать голову. Вода лилась по мне, словно солнечный свет. Я подумала о тебе на Гидре — о тебе сильной, как солнечный свет, такой же свободной.
Я вытерлась грубым синим полотенцем. Чистая, в чистой одежде, с чистыми от влажного воздуха легкими, я разбудила тебя, когда кофе закипел, а яичница с беконом поджарилась. Ты была сонная и медлительная — до конца не проснувшись, ты села в моем халате на пороге, слегка подрагивая на солнечном склоне года.
Я люблю твою кожу; кожу, словно дыхание, подвижную и ароматную. Когда я касаюсь тебя, твоя кожа подрагивает дважды, но не от этой холодной зари.
Ты умылась, напевая, а затем мы отправились в город купить шампанского и мяса для отбивных. Мы были так счастливы, что счастье шло рядом, и я так очаровала служащего в общественном туалете, что он дал нам зарядить твой мобильник. Мы подарили ему коробку конфет «Розы Кэдбери», и он сказал, что отнесет их своей жене, у которой болезнь Альцгеймера.
— Это все алюминиевые кастрюли, — сказал он. — Но мы тогда этого не понимали.
Я держала тебя за руку, пока он рассказывал. Жизнь такая маленькая, и вся зависит от случая. Мы встречаемся, мы не встречаемся, мы выбираем не тот поворот и все равно сталкиваемся друг с другом. Мы сознательно выбираем «верный путь», а он ведет в никуда.
— Мне очень жаль, — сказала я ему.
— Спасибо за конфеты, — сказал он, поднимая коробку. — Они ей понравятся.
Мы отправились в Айронбридж — место, где начался Промышленный переворот. [15] Солнечный свет длинными мягкими полосами стлался вдоль реки. Свойство ли света или ясность моих чувств к тебе, не знаю, но все вокруг было мягким и незамутненным. «Это не ложь, — сказала я себе. — Может, и не надолго, но это правда».
15
Ущелье Айронбридж — местечко в графстве Шропшир, где расположено множество музеев, воссоздающий события и атмосферу времен Промышленного переворота — скачка в развитии производительных сил, перехода от мануфактуры к машинному производству. В Великобритании он охватил периоде 1760-х по 1910 — 20-е гг.