Храм Фортуны
Шрифт:
— Не кощунствуйте! — заорали из противоположной группы. — Как можно такое говорить?
— Тихо все! — прекратил диспут Друз. — Слушайте меня. Я последний раз предлагаю вам договориться по-хорошему. Ваше прошение будет отправлено в Рим, где цезарь и сенат примут свое решение. Но вы сейчас должны вернуться к службе. Обещаю, если вы это сделаете, мы не будем доискиваться, кто начал смуту и подстрекал других к неповиновению.
Этими словами он хотел внести разлад и в стан непримиримых бунтовщиков, справедливо полагая, что на прежних позициях
Солдаты в обеих группах стали перешептываться и совещаться, толпа зашевелилась и загудела.
Легат Юний Блез поднялся по ступенькам и стал рядом с Друзом.
— Уже лучше, — шепнул он. — Не то, что вчера. Но боюсь, что если мы сейчас же не покончим решительно с неповиновением и не лишим влияния вожаков бунта, то все снова может измениться. Ночью те, в свою очередь, начнут агитацию, а на второе затмение рассчитывать не приходится.
— Посмотрим, — буркнул Друз, оглядываясь вокруг.
Тем временем сторонники мирного соглашения начинали брать верх, все больше легионеров перебегали к ним, их группа росла, но и мятежники представляли собой еще довольно многочисленный отряд, готовый, видимо, на все.
Друз повернул голову и пристально посмотрел в глаза Блеза. Легат понял его немой вопрос.
— Боюсь, что этот приказ они не выполнят, — сказал он, качая головой. — Так мы только все потеряем, если я сейчас скомандую им напасть на бунтовщиков. Они же там друзья-товарищи, и не захотят убивать своих.
Наступил решающий момент — от ближайших нескольких минут зависело все.
Друз хмурил брови, подыскивая решительные слова, которыми мог бы одним махом разрубить этот узел, и одержать окончательную победу над солдатами.
И в этот миг все вдруг замерли, а потом одновременно повернули головы к Принципальным воротам лагеря, откуда долетел пронзительный звук военных труб.
Легионеры Данувийского корпуса с самого начала бунта напрочь позабыли о своих обязанностях, и офицеры не могли даже сформировать обычных дозоров и выставить посты на подступах к лагерю, как того требовал устав. Поэтому не было ничего удивительного а том, что сейчас никто не заметил и не оповестил остальных о подходе довольно крупного воинского отряда.
Глаза Друза вспыхнули радостью, когда он увидел знамена и значки преторианских когорт.
Это прибыл, наконец, префект Элий Сеян с подмогой. Ливия отправила его немедленно, как только узнала о волнениях в Иллирии, и Сеян, понимая всю важность миссии, день и ночь гнал вперед своих людей, не давая перевести духа. И он появился как раз вовремя.
Легионеры-данувийцы, кто с тревогой, кто с радостью, а кто и с ужасом, смотрели, как входят в лагерь сверкающие позолоченными доспехами ряды преторианцев. Сеян привел с собой две столичные когорты и пару сотен конницы, составленной из нумидийцев и германцев. Силы довольно внушительные.
Солдаты в напряжении следили, как префект отдает своим людям приказ остановиться, потом спрыгивает с лошади и решительно направляется
— Рад видеть тебя, Элий Сеян! — крикнул он. — Ты прибыл кстати. Большинство этих несчастных уже образумились и готовы подчиниться нам. Но есть еще кучка крикунов, для которых личная выгода оказалась более важной, чем верность присяге и слава наших знамен. Боюсь, придется нам проучить их, раз уж они не понимают слов. Готовы твои преторианцы выполнить мой приказ?
— Да, господин, — серьезно ответил Сеян, продолжая пробираться к трибуне. — Мои солдаты верны своему долгу и не знают жалости к бунтовщикам.
Преторианцы подтвердили это громким стуком мечей о щиты. Наполнивший воздух грохот окончательно сломил данувийцев, отобрав у них остатки мужества.
— Да здравствует цезарь Тиберий Август! — раздались крики в толпе.
— Слава Друзу!
— Мы верим тебе!
Друз с довольным видом огляделся; Сеян подошел к трибуне и остановился возле нее, грозно сверкая глазами. К легату Юнию Блезу и другим офицерам вернулась уверенность в себе и прежняя спесь. В руках вновь появились прутья, скрученные из виноградных лоз, — знаки офицерского достоинства и орудия для телесных наказаний.
— Кто там еще упирается? — крикнул вдруг Друз. — А ну-ка, хватайте их!
В толпе возникло какое-то движение, и к трибуналу вытолкнули троих солдат, которых свои же товарищи передавали на расправу как зачинщиков бунта.
— Ты же обещал, господин! — дрожащим голосом воскликнул один из них. — Обещал, что не будешь нас наказывать...
— Да, и я бы сдержал свое слово, — надменно ответил Друз, — если бы вы послушались добром, но поскольку вас отрезвили лишь мечи преторианцев, то никакого договора между нами быть не может. Вы повинны в преступлениях против Рима, и понесете заслуженное наказание.
Он вновь оглядел толпу.
— Хочет ли кто-нибудь выступить в защиту этих троих? — спросил он.
Ответом было молчание и глухой ропот.
— Значит, вы признаете их зачинщиками бунта и согласны предать смерти?
— Да! — отозвались голоса, — Это они во всем виноваты!
— Они убили офицера!
— Они призывали не слушать обещания!
— Хорошо, — важно сказал Друз, — Тогда поступим с ними по закону. Надеюсь, это будет хорошим уроком для всех.
Приговоренных схватили, скрутили им руки и потащили на место казни.
Перед глазами всех собравшихся длиннорукий центурион быстро, одну за другой, срубил три головы. Кровь оросила землю, тела дернулись раз-другой в агонии и замерли.
— Ну, вот и все, — с облегчением сказал Друз. — А теперь быстро по местам и несите службу. Тогда я скажу отцу, что его верные солдаты могут на миг поддаться безумию, но умеют и преодолеть себя в нужный момент. Надеюсь, больше у нас не будет разногласий, а, данувийцы?
— Нет! — раздались голоса.
— Мы верим тебе!
— Слава цезарю!