Храм Фортуны
Шрифт:
Германик никогда не питал пристрастия к роскоши, как и его отец, да и дядя Тиберий тоже. Ну, в Риме еще куда ни шло, там приходилось следовать этикету, посещая официальные приемы во дворце, но в армии молодой Друз держался очень скромно и вел поистине спартанский образ жизни, лишь изредка позволяя себе расслабиться и немного отдохнуть.
Как раз такой случай был сегодня — памятный день, день, в который его отец — первый из римлян и пока последний — столкнул свои триремы в воды Северного океана. Это случилось ровно двадцать шесть лет назад, и Германик хотел отметить знаменательную дату.
Вокруг Германика разлеглись на ложах его офицеры, друзья и соратники, командиры германских легионов и союзных когорт, прибывшие на совещание. Большинству из этих людей молодой полководец доверял безоговорочно, уважал их и любил. Такая уж была у него натура — он стремился видеть в ближних только самое лучшее, великодушно не замечая или прощая недостатки. И это очень нравилось окружающим, импонировало им, и вот уже они непроизвольно пытались сделаться хоть немного лучше, чем на самом деле, не в силах вынести прямой и открытый взгляд серых глаз Германика.
Молодой Друз пользовался в армии огромным доверием и любовью — и солдаты, и офицеры готовы были умереть за него и только и мечтали, когда же он поведет их в бой.
Слуги, тем временем, разносили приготовленные кушанья и напитки. Пенистое фалернское, терпкое тронтское, сладкое албанское — вина с шипением плескались в кубках. Ради сегодняшнего дня Германик специально приказал доставить их из Лугдуна — обычно в лагере пили только очень слабое рецийское, а то и вообще обходились солдатской поской — водой, разведенной уксусом.
Конечно, этой трапезе далеко было до легендарных пиров Лукулла или Азиния Поллиона, но в походных условиях она тоже выглядела вполне достойно.
Прислужники расставили перед собравшимися миски с аппетитными кусками жареной свинины, вазы с оливками и зеленью. Паштеты, вареные куропатки и фазаны, рыба под соусом, мясные пироги, грибы — все это наполнило простой шатер командующего Рейнской армией чудесным ароматом.
Хрустели кости на зубах, булькало вино, тек неторопливый разговор о мелочах — по заведенной традиции серьезных вопросов за едой не касались.
Но вот, наконец, все насытились, с довольным видом вытянулись на своих кушетках, блаженно жмурясь, а расторопные слуги быстро убрали лишнюю посуду, оставив только пару кувшинов с вином да вазы с фруктами.
Германик поднялся со своего ложа и двинулся к походному столу, который занимал дальний угол шатра. Свита и офицеры последовали за ним, потягиваясь и одергивая одежду.
Грек-картограф раскинул на столе несколько листов пергамента с вычерченным на них планом германских земель — с селениями, реками, холмами и лесами.
— Что ж, начнем, — негромко сказал Германик, и все молча сгрудились вокруг него, сразу став серьезными. — Итак, обсудим ситуацию и проверим степень готовности войск.
Офицеры закивали. Командующий скользнул взглядом по группе окружавших его людей и остановил глаза на невысоком мужчине плотного телосложения, с дерзким выражением лица и всклокоченной огненно-рыжей бородой.
— Гней, — сказал Германик, — доложи-ка еще раз о ночном инциденте.
Гней Домиций Агенобарб потеребил свою бороду — смелый вызов
— Ночью после второй смены караула отряд германцев переправился через реку в трех милях севернее Могонциака. Они успели разграбить и поджечь две деревни, прежде чем патруль атаковал их. Варварам удалось уйти, хотя и с большими потерями.
— Вот-вот, — задумчиво кивнул Германик. — Они чувствуют себя все более вольготно, пока мы тут корпим над оперативными планами. Ладно, скоро эти звери ответят нам за все. А пока, — командующий перевел глаза на Публия Вителлия, одного из своих ближайших друзей, — ты, Публий, прими меры, чтобы эти набеги больше не повторялись. Иначе мы можем потерять доверие местного населения, а это чревато многими неприятностями. Шутка ли — тут, на небольшой территории, сконцентрировано восемь римских легионов, не говоря уж о вспомогательных войсках, а варвары безбоязненно форсируют пограничную реку и приходят с визитом на нашу землю. Престиж целой Империи находится под угрозой.
Германик очень серьезно относился к таким вещам; величие римского народа для него было превыше всего.
— Я понял приказ, — ответил Вителлий. — Сделаю все, чтобы такое больше не повторялось. Посты будут усилены и расставлены вдоль всего Рейна, они сразу сообщат, если что-то случится. А тогда мы подведем пару. ударных когорт...
— Ну, я думаю, что ты сам тут знаешь, как поступить, — мягко прервал друга Германик. — Не будем отвлекаться. Так, я хотел бы услышать доклад об обстановке в Верхней провинции. Кто у нас здесь оттуда?
Вперед выступил жилистый резколицый мужчина средних лет с короткими черными волосами. То был Авл Плавтий, легат Четырнадцатого легиона, который называли Марсовым Победоносным; стоял он в Колонии, ближе к устью Рейна.
— Все идет по плану, — заговорил он сухим официальным тоном. — Два боннских легиона — Двадцатый Валериев и Восьмой Августов — снялись с лагеря и подтягиваются к месту назначения. Правда, перегруппировка идет довольно медленно, с осторожностью — мы не хотим раньше времени всполошить германцев. У них ведь полно шпионов на нашей территории. Четырнадцатый легион, командиром которого я являюсь, остается в Колонии в качестве гарнизона. Мы также выслали подкрепления в сторожевые форты на Рейне. А Пятый легион уже находится на позициях и готов хоть сегодня форсировать реку.
Германик одобрительно кивнул. Краткий, деловой доклад Плавтия ему понравился. Потом он кивнул Гаю Силию, легату Двадцать второго легиона.
— Теперь ты, Гай.
Силий — плотный коренастый мужчина лет сорока, -уже почти лысый, с решительным строгим лицом, уверенно тряхнул головой.
— Из Аргентората и Виндониссы, — начал он, — подтягиваются соответственно Второй Августов и Двадцать первый Стремительный легионы. Они должны выйти на свои позиции не позднее, чем через неделю. Из Конфлуэнта в Могонциак передислоцируется Тринадцатый Сдвоенный, а Двадцать второй примет участие во вторжении и готовится к этому. Обстановка в провинции нормальная, войска ждут твоего приказа.