Храм Фортуны
Шрифт:
— Не будем об этом, — примирительно сказал Сатурнин. — Все уже в прошлом. Я понимаю, как тебе больно, как нелегко далось это решение, но ты поступил как настоящий римлянин, а это в моих устах высшая похвала.
— Я знаю, — кивнул Август и посмотрел на Сабина. — Этот человек знает все, можешь доверять ему, как мне самому. Что ж, еще раз благодарю тебя, трибун. Я побеседовал с Тиберием, и он подтвердил, что готов подчиниться моей воле.
Цезарь на несколько секунд задумался, невидящим взглядом упершись в стену. Потом тряхнул головой и продолжал:
— Ладно, не будем сегодня больше говорить о делах. Завтра мы выезжаем в Неаполь,
Он снова прервал, отвечая на приветствие какого-то очередного гостя, а потом вернулся к разговору.
— Хорошо, Гней, идем займем наши места. Кажется, все уже в сборе. Потом сыграем партию в кости, если ты не против.
— Не против, — улыбнулся Сатурнин. — Давненько мы с тобой не играли.
— Да уж, — с горечью ответил Август. — А ты, трибун, развлекайся, как знаешь. Наверное, тебе покажется здесь довольно скучно, среди стариков. Но только очень прошу — не поддавайся на уговоры Друза. Он ни в чем меры не знает.
— Слушаюсь, — с улыбкой ответил Сабин, который и сам уже подумывал, как бы спрятаться от настырного сына Тиберия. — Я посижу здесь и послушаю разговоры старших. Нечасто можно увидеть столько достойных государственных мужей в одном помещении.
Августу понравился этот ответ. Он дружески похлопал Сабина по плечу:
— Ничего, ничего, думаю, скоро у тебя будет больше таких возможностей.
К своему ложу трибун после этих слов цезаря летел как на крыльях.
А утром колонна всевозможных экипажей и повозок уже выезжала через Капенские ворота на широкую твердую и чистую Аппиеву дорогу — самую древнюю из римских трасс, которая вела через Лаций и Кампанию, Апулий и Калабрию, до самого Брундизия, ворот на Восток, как его называли.
За отрядом конных преторианцев, который возглавлял поход, ехали двенадцать ликторов со своими топорами, а за ними четыре белые, украшенные дорогой сбруей лошади несли на себе просторные парадные носилки цезаря. К себе в паланкин Август пригласил Тиберия и сенатора Гнея Сентия Сатурнина, что все присутствующие восприняли как возвращение к милости опального консуляра.
За носилками принцепса ехали те, кого он пригласил сопровождать его и Тиберия: катились степенные солидные карруки, запряженные четверкой; изящные, богато украшенные ковинны, благородные быстроходные эсседы — патриции и сенаторы не хотели ударить в грязь лицом, и потому постарались показать свои экипажи и финансовые возможности в наивыгоднейшем свете. Почтенные матроны и их дочери, которых тоже хватало в свите цезаря, предпочитали передвигаться на удобных красивых и надежных карпентиях — двухколесных повозках, запряженных парой резвых лошадок.
За достойными гражданами следовал обоз — тяжелые телеги, движимые трудолюбивыми спокойными мулами. Они везли все то, что могло понадобиться цезарю и сопровождавшим его лицам в дороге и на постоях: палатки и шатры, туалетные принадлежности, посуду и кухонную утварь, постельное белье и запасы провизии. За перевозкой следили десятки слуг, готовых по первому требованию своих хозяев подать прохладное вино или стаканчик для игры в кости, веер из страусиных перьев или плотную закуску.
Замыкал поход еще один отряд преторианцев в полном парадном вооружении, хотя было жарко и солнце припекало вовсю. Но служба есть служба.
Сабина пригласил в свою карруку
Так что, теперь трибун ехал верхом; всадников в колонне было немного — мало кто из достойных граждан решился подставить свою голову под лучи солнца и глотать придорожную пыль, поднимаемую копытами лошадей и мулов. Гораздо приятнее ехать в закрытом экипаже, где можно и вздремнуть, если захочется.
Обычно на Аппиевой дороге было очень оживленное движение, но сейчас все останавливались и сворачивали на обочину, чтобы пропустить Августа и его свиту. То и дело раздавались приветственные крики в честь цезаря — народ любил и почитал своего повелителя. Принцепс иногда отдергивал занавеску носилок и вежливыми кивками и взмахами руки отвечал на поздравления подданных.
Через некоторое время Сабин с удивлением заметил профиль Ливии в окошке одной из карет. Так, значит, цезарь, все-таки, разрешил жене ехать с ними? Ну, да, конечно, он не мог поступить иначе. Ведь Тиберий был сыном императрицы, и отправлялся он не на курорт, а на войну, откуда вполне мог и не вернуться. Лишить мать возможности попрощаться с единственным ребенком было бы неоправданной жестокостью. На это добрый Август не мог пойти.
В первый день они проделали шестнадцать миль и остановились на ночлег поблизости от Ариция. В этом местечке не нашлось подходящей гостиницы, а потому все общество расположилось на живописной зеленой поляне.
Слуги быстро и ловко поставили шатры и палатки, разожгли костры, повара занялись приготовлением пищи. Все смеялись, шутили, веселились. А самым жизнерадостным выглядел Август.
Друз все-таки затащил Сабина в свой шатер, но теперь трибун был осторожен, и пил немного. Поэтому и наутро чувствовал себя свежим и отдохнувшим, а вот из экипажа Друза то и дело слышались стоны и приказы принести лед или холодную воду.
На следующий день к вечеру, одолев двадцать семь миль, поход добрался до Форума Аппия. Это был небольшой городок, живущий, главным образом, за счет проезжающих. Везде стояли лотки и будки со всевозможными товарами, зазывающие крики продавцов наполняли воздух. Попадалось также множество матросов и перевозчиков. Дело в том, что здесь можно было значительно сократить дорогу, если путник решился бы сесть на баржу в канале. Канал этот был прорыт через трясину Понтийских болот и тянулся почти до самой Террацины. Баржи в основном перетаскивались упряжками мулов, но иногда шли и на веслах, и даже под небольшим парусом.
Местность тут была нездоровая: сырость, комары, лягушки, мутная вода с привкусом гнили. Но цезарь предпочел, все же, переночевать здесь и продолжать путь по суше, чем на целую ночь вручить себя и своих друзей в руки вечно пьяных матросов и нерадивых погонщиков мулов. Тем более, что вряд ли там нашлось бы достаточное количество судов, чтобы поместить всех людей, животных и экипажи. К тому же, Август не любил путешествовать по воде, и делал это лишь в самых крайних случаях.
Слуги нашли более-менее сухое место я вновь начали разбивать лагерь. Цезарь вылез из носилок, повертел головой и скривился с неудовольствием.