Храм Фортуны
Шрифт:
— Ну, вот и действуй, — перебил его Сабин. — Только советую не напиваться на работе. За жизнь того человека ты отвечаешь своей, ясно?
Врач, уже подносивший с плохо скрываемой жадностью кружку к губам, вдруг опустил руку. Его лицо стало серьезным.
— Да, господин, — твердо сказал он. — Можешь на меня положиться.
Сабин еще раз окинул недоверчивым взглядом его, Квинта Аррунция, лысого мужчину, который тоже вошел в зал, нескольких остававшихся еще клиентов, встал, повернулся и, не прощаясь, вышел из дома.
Глава III
Сенатор
Густой, тяжелый зной висел над городом.
Зловонные испарения из сточных канав системы Большой клоаки липким смрадом накрыли грязные кривые улочки Субуры и Эсквилина.
Обычно всегда запруженные народом, сейчас эти густонаселенные кварталы как будто вымерли — обезумевшие от жары люди прятались в подвалы, спешили укрыться под деревьями в прохладные сады Лукулла или в изрытые неглубокими прудами сады Саллюстия. А некоторые — слишком разморенные, чтобы куда-то идти — тяжело доползали до ближайшего кабака и плюхались там за стол, чтобы до самого вчера жадно глотать, обливаясь потом, теплое, разбавленное вино, кружку за кружкой.
Ни о какой работе не могло быть и речи; опустели рынки: Овощной, Скотный, Рыбный, стала безлюдной биржевая площадь у ворот Януса, притих вечно суетливый, словно муравейник, Эмпориум. Даже строгие и педантичные жрецы попрятались во вверенных им храмах, моля богов защитить город от солнца.
Термы Агриппы за Форумом были переполнены посетителями, там все смешались в едином, отчаянно-недостижимом желании хоть на миг ощутить блаженную прохладу. Родовитый патриций и важный всадник, которые не успели еще обзавестись собственными банями, лениво переругивались с субурским поденщиком или пролетарием из Заречья, жадно подставляя потные спины под струи тепловатой воды, которую прислужники таскали ковшами и ведрами, ибо вся система охлаждения в термах пришла в негодность — свинцовые трубы акведука, по которым в город поступала вода из окрестных водоемов, раскалились настолько, что едва не плавились.
В общем, целый огромный Рим тоскливо изнывал от жары, гадая, за что же такое проклятие богов пало на его голову.
В этом пекле лишь немногие избранные могли чувствовать себя относительно неплохо — те, кто был достаточно богат и знатен, чтобы иметь дом на Палатинском холме, густо покрытом всевозможной растительностью — от красавцев-кипарисов, уходящих в небо, до миниатюрных экзотических цветов на клумбах. Эта зелень самоотверженно принимала на себя удары солнечных лучей и дарила жителям холма хоть какую-то прохладу.
Дом сенатора и консуляра Гнея Сентия Сатурнина стоял на западном склоне Палатина, откуда открывался вид почти на весь центр города: на Форум, на монументальный храм Аполлона с библиотекой при нем, на изящную и строгую базилику Юлия Цезаря, на широкую мощеную виа Сакра и на многие другие сооружения, памятные и близкие сердцу каждого настоящего римлянина.
Сенатор и консуляр Гней Сентий Сатурнин, без сомнения, был настоящим римлянином и очень любил свой город. Но сегодня он даже не решился выйти из дома на традиционную послеобеденную прогулку, а предпочел скрыться в густой тени фруктовых деревьев своего сада и не удаляться от фонтана более, чем на пять шагов.
Сатурнин был крупным, немножко грузным мужчиной с надменным, словно высеченным
Благодаря регулярным гимнастическим упражнениям он поддерживал свое тело в прекрасной физической форме, а опытные массажисты-греки бдительно следили за состоянием его кожи. Морщины почти не тронули лица Сатурнина, лишь щеки немного обвисли, да волосы стали седыми и слегка поредели.
Сейчас почтенный сенатор и консуляр сидел в саду своего дома на большом табурете, прислонившись спиной к стволу старой яблони и блаженно прикрыв глаза. Рядом журчал и брызгался капельками воды небольшой фонтан. В доме Сатурнина была автономная система охлаждения и подогрева, поэтому он и не страдал так, как посетители городских бань.
В руке сенатор держал свиток пергамента. Это была «История» Азиния Поллиона — человека, которого он знал лично и очень уважал. После смерти писателя Сатурнин взял себе за правило хотя бы раз в неделю, в память о нем, прочитывать главу-другую из его книги. Но сейчас опустившаяся на Рим жара мешала ему сосредоточиться на тексте, да и мысли Гнея Сентия были заняты другим...
Секретарь Сатурнина — греческий вольноотпущенник по имени Ификтет, — осторожно ступая по мягкой зеленой траве, приблизился к хозяину и негромко позвал:
— Господин...
Сенатор открыл глаза и взглянул на слугу.
— Что такое?
— Пришел Луций Либон. Он говорит, что ты ждешь его.
Сатурнин энергично повел плечами и встряхнул головой.
— Да, очень жду. Проведи его сюда.
Ификтет послушно кивнул и повернулся, чтобы уйти.
— Подожди, — произнес сенатор и протянул руку со свитком. — Отнеси это в библиотеку. А когда проводишь гостя, распорядись, чтобы нам подали легкого вина похолоднее. И каких-нибудь фруктов.
— Да, господин, — снова кивнул грек и все так же бесшумно скрылся между деревьями.
Луций Скрибоний Либон. молодой патриций из знатного рода, стоял у ворот дома Сатурнина и с интересом наблюдал за огромным желтошерстым эпирским псом. Того тоже сморила жара, но верный сторож посчитал своим долгом все равно выползти во двор и грозно зарычать. Привратник тут же ухватил его за ошейник:
— Тихо, Гектор, тихо!
Либон отвернулся и нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Это был юноша лет восемнадцати, светловолосый, с приятным открытым лицом, если и не красивым, то весьма симпатичным. Добрые карие глаза, высокий лоб, прямой нос, изящно очерченный подбородок и нежные розовые губы заставляли и женщин, и мужчин бросать на него восхищенные взгляды.
Молодой патриций был худощав и длинноног, тонкие руки покрывал золотистый пушок. Он носил голубую короткую тунику, сейчас изрядно пропыленную, и кожаные, подбитые гвоздями сандалии, ремешки которых обвивали голени. Либон был современным юношей, и никакие правила приличий не заставили бы его в такую жару одеть тогу — официальный костюм, приличествовавший для нанесения визита почтенному сенатору. Ведь, во-первых, под этим шерстяным балахоном он бы просто истек собственным потом, а, во-вторых, его отношения с Гнеем Сатурнином были скорее родственными и дружескими, нежели официальными.