Храм ночи
Шрифт:
Конан посмотрел вокруг, на лица присутствующих, зачем-то даже потрогал занавесь на окне и подкинул в воздух скипетр:
— Мне же останется письменно подтвержденное право прохода к мавзолею, где упокоилась моя дорогая Зенобия, три полка, набранные из добровольцев на аквилонские деньги, да мое оружие, конь и сбруя. Все…
И он, провожаемый изумленными взглядами придворных, своего сына и старейшего сподвижника, направился вон из залы, по дороге хлопнув по плечу стоявшего на часах угрюмого и бесстрастного северянина:
— Я решился. Все, хвала Крому, я решился.
И за королем захлопнулась
— Сносно, сносно… — бормотал король, вразвалку бредя вдоль жидкого строя латников.
Воины заметно нервничали, пока тянулось ожидание объявленного смотра, однако к моменту, когда из командирской палатки вывалился заспанный Конан, ратники устали бояться и тупо застыли. Больше других суетился десятник. Он шел вслед за королем, и придирчиво осматривал внешний вид подчиненных, вытаскивал из ножен клинки. Меж тем времени у гарнизона, чтобы привести себя и оружие в порядок, оказалось предостаточно, и придираться к чему-либо было уже поздно. Конан и сам, хлопая по отвислым животам потерявших молодцеватость воинов и ухмыляясь, видя множество проколотых ушей — и при этом ни одной серьги или зингарского кольца, начал уставать от бессмысленности своей затеи. Дойдя до конца шеренги, он резко развернулся на каблуках и поманил пальцем командира заставы, который прятался в толпе телохранителей. Дрожа как осиновый лист, упитанный капитан подошел к своему владыке.
— Бравые вояки, что и говорить, — насмешливо хмыкнув, произнес Конан. — И что это они у тебя гниют по палаткам без дела?
— А… Мы… — невнятно начал бормотать командир, но король уже не слушал его. Он обращался к десятнику.
— Отправьте немедленно оруженосцев по ближайшим деревням — мне нужны подводы, телеги, брички — все что угодно, чтобы перевезти ваше пыльное воинство на расстояние прямой атаки до Совиной Горы. На ваших конях хоть сейчас можно пахать или возить навоз. Но для атаки в галоп, после сколь-нибудь длительного марша, они не годятся.
— Но мой король, не собираетесь ли вы атаковать разбойничье логово только силами гарнизона? — спросил капитан, переводя растерянный взгляд с Конана на своего десятника, который громким голосом уже отдавал распоряжения.
— Именно, именно, мой друг.
Конан прошелся еще раз вдоль строя и остановился напротив дюжего молодца, который, в отличие от остальных, не стоял навытяжку, а принял более вольготную позу и улыбался едва ли не в лицо всесильному владыке. Улыбка его была весьма своеобразной — отсутствие передних зубов и обезображенная нижняя губа придавали его физиономии сходство со стигийскими «масками смерти». Король замер и сощурился, словно пытаясь припомнить что-то весьма важное, не переставая говорить:
— Именно так. Эта свора грабителей настолько привыкла к вашему деликатному с ними обращению, что, мне кажется, вполне можно подобраться к ним поближе и вспугнуть, как куропаток. Что они будут делать, как ты считаешь? — И Конан хлопнул по плечу беззубого.
Тот, словно только того и ждал, оскалился еще больше и произнес низким утробным голосом:
— Драться с солдатами Вашего королевского Величества — это им не глотки жирным купцам резать на большой дороге. Мы пройдем сквозь них, как нож сквозь масло, и выкинем за немедийскую границу, мой
Конан покивал головой и произнес тише:
— Главное — это подобраться поближе, и как можно скрытнее. Капитан, есть в вашем отряде опытные следопыты или придется брать местных пастухов?
— Да, Ваше Величество, тот, что стоит перед вами, истоптал вокруг все горы и урочища — он старший обозный, а заодно и главный охотник…
— А местных лучше не брать, они Хвата обожают больше, чем своих костлявых жен, — перебил начальство беззубый, сопровождая свои слова характерным жестом, видимо, вошедшим у него в привычку, — мазанул большим пальцем по переносице от лба до кончика носа, затем палец лихо встопорщил жесткий ежик пышных усов.
Капитан, было, собрался отчитать нахала, столь вольно ведущего беседу с августейшей особой, но тут локоть короля пребольно въехал толстяку в бок, и он услышал радостный вопль Конана:
— Ройл, чтоб собаки выгрызли мне селезенку! Старый беззубый Ройл, чью никчемную жизнь я спас в пиктских джунглях. Да, тогда жизнь была повеселее, а вино — не таким кислым!
С этими словами Конан обнял за плечи старого вояку, а тот едва не прослезился, растроганный. Меж тем король взял капитана за перевязь и легонько встряхнул, отчего у того голова мотнулась на плечах, как у деревянного болванчика, и проговорил:
— Под твоим началом, капитан, служит великий воин, не будь я король Аквилонии! Помнится, что, пока он был одним из следопытов в гиблых Боссонских топях, пиктское зверье и носа не казало по эту сторону от Громовой. И ведь славное было времечко — несколько отрядов вольных боссонских охотников прикрывали хайборийские поселения не хуже, а то и лучше, чем сейчас это делают полтора десятка линейных полков. Дармоеды, граница — что твое решето, а во сколько это обходится казне?
Вопрос этот был обращен в пустоту — офицеры заштатного пограничного гарнизона вряд ли могли дать на него вразумительный отчет. Капитан же, поправив съехавшую перевязь, произнес:
— Мой король прав — это славный воин. Во время заварухи с немедийцами он проявил себя с наилучшей стороны.
— И, без сомнения, свое брюхо ты наел из-за того, что умелый охотник — везде добытчик, будь то гиблый пиктский лес или голые скалы на этой границе.
Король пришел в необычайное душевное волнение, которое всякий раз охватывало его, когда приходилось встречать, правда, все реже и реже, бойцов, служивших под его началом в былых сраженьях. Он приказал латникам, рассыпав строй, ждать подвод для выступления, и увлек беззубого следопыта с собой в палатку.
— Ройл, нет, постой, эй, ты! — Во входном проеме немедленно возник паж. — Тащи вина… Как так — нет вина… Изыми именем короля у этого жирного капитана. Впрочем, нет, они тут пьют ослиную мочу или что еще похуже.
Казалось, Конан был обескуражен не меньше, чем, если бы проиграл решающее сражение под стенами Тарантии. Под его взглядом паж весь как-то съежился и стал едва ли не прозрачным.
— Твоя, правда, мой король, — Ройл уже выуживал из своего походного мешка деревянную баклагу, — честному воину и почитателю светлых богов не пристало пить эту местную дрянь. Вот, одна беда — мал запасец. Но, право, не знаю, пьют ли во дворце столь же восхитительные напитки.