Хранить вечно
Шрифт:
Завтра утром открытие процесса. Сутки… Жутковатые сутки…
У выхода с аэродрома стоял человек в очках, подслеповатый Фриц Грибль. Я сделал было движение к нему, но он остановил меня предостерегающим жестом. Медленно подъехала моя машина. Ее вел Курт Роншток.
Мы сели в машину. Трехсотсильный мотор легко и беззвучно снял машину с места. Через несколько секунд за нами возник эскорт из автомобилей. Роншток негромко пояснил:
— Здесь собрались ваши друзья, Эльсгемейер! Но не надо демонстрировать перед посторонними нашу дружбу. Будьте сдержанны.
Две машины обошли
В объектив фотоаппарата попали угол комнаты и стена. У стены офицер в гестаповской форме. Ужас в его глазах. Он смотрит немигающим взором на Ванингера. У Ванингера в руке пистолет. Через всю фотографию надпись: «Мною, Германом Ванингером, генералом СС, по требованию подпольной антифашистской организации расстрелян офицер гестапо». Далее имя офицера. Это имя никому и ничего не говорит.
А вот и подписи под протоколами. Моя подпись, подпись… Подпись человека, которого я знал под именем Вильгельма Кемпенера. Его настоящее имя? Владислав Павлович Курбатов.
Я встретился с Владиславом Курбатовым в Москве. Он жил в районе Сокольнического парка. Небольшой дом, при доме сад. В саду горели яркими красками розы и тюльпаны, свешивались над крыльцом плакучие ветви белой акации.
Дома — везде книги. Английские, немецкие, испанские издания. Он рассказывал о своей жизни, а меня неотвязно мучил вопрос, и я его задал:
— Почему все это вы рассказываете мне? Вы должны сесть и обо всем написать!
— Мемуары? — переспросил он и покачал головой. — Много причин, почему я не могу написать. Прежде всего я и не могу! Вы вправе изменить имена, ситуации — я обязан обо всем рассказать протокольно точно, а быть протокольно точным не пришло время. Мечтой моей жизни было вернуться на Родину, в Россию, вернуться достойным ее сыном, а путь этот был нелегок…
И еще один вопрос мучил меня. А как же Наташа, как его сын Алексей?
— Вы виделись с сыном?
Он не отвел взгляда. Он умел говорить глазами. Едва замет» но улыбнулся, углубились морщинки у глаз.
— Видел и Наташу и сына… Они меня не видели, и я не знаю, решусь ли я когда-либо, чтобы они меня увидели…
…Есть в Кирицах тихий, обычно безлюдный уголок земли. Весной он вспыхивает цветами сирени; отцветает сирень, зацветает липа, издали слышен пчелиный гуд. Это сельское кладбище.
Путь в Кирицы не близкий, дальний, да еще и зимой. От станции я добирался на лошади. Жаль, что не пришлось положить цветов на заснеженный холмик, почтить память Владислава
Книга вторая
НИКИТА ДУБРОВИН
Часть первая
Я очень внимательно следил за дорогой, пытаясь запомнить, куда меня везут, и проглядел резкий, почти под прямым углом, поворот в пролом каменной гряды. Дорога, прорубленная в скале, сузилась, двум автомашинам не разъехаться. Сверху ее прикрыли густые кроны каштанов. Въезд в туннель, увитый плющом, короткий туннель — и у меня на секунду создалось впечатление, что машина движется к обрыву в пропасть. Крутой, опять же почти под прямым углом, поворот — с одной стороны дороги высокая каменная стена, скала, с другой — обрыв в пропасть, огражденный крупными валунами. Впереди — ажурный стальной мост через ущелье, и мы остановились у глухих железных ворот. Ворота медленно раздвинулись. По мере того как разъезжались их створки, ажурный мост поднимался и уходил в скалу. Дорогу назад рассекло глубокое ущелье.
«Майбах» медленно въехал в ворота, они тут же автоматически задвинулись. Ни души! Ни прислуги, ни стражи — горный замок охранялся автоматикой.
Машина остановилась возле подъезда. Можно было подумать, что судьба занесла меня в Кащеево царство, где нет живых людей, а двери распахиваются по волшебству. Я сделал шаг вперед, двери поползли в разные стороны, и я попал в просторный холл со сводчатым потолком. Ноги утонули в ворсистом ковре. Стальные створки медленно сошлись за спиной, и тут же под потолком вспыхнула люстра.
Шагов я не услышал, как-то сразу увидел перед собой невысокого, сухонького старика. Его серые, бесцветные глаза смотрели из-под густых бровей. Я узнал его — фотографии Рамфоринха часто публиковались в немецких журналах и газетах. Раздался скрипучий тенорок:
— Кто вы и откуда?
— Меня доставили… — начал я.
— Я знаю, как вас доставили! — перебил он меня, и я ощутил по тону, что передо мной властный человек, подчиняющий своей воле.
— Документы вы мне прислали на имя Франца Клюге…
— О Франце Клюге — забыть! Он исчез и нигде не появится… Я вам приготовил другие документы… Что вы мне скажете о моем сыне?
— Он жив… Лечится от ожогов… Самолет сгорел…
— Ожоги опасны? Я могу ему помочь?
— Опасность миновала…
— У вас есть что-нибудь от него?
— Это было бы неосторожно! Я с ним там не встречался… Перелет был совершен ночью, никто не видел меня в лицо…
— Вы в этом уверены?
— Уверен!
Барон указал мне рукой выход из холла в коридор под каменными сводами. Мы прошли коридор, опять автоматически раздвинулась дверь в стене, в глаза ударил яркий солнечный свет.