Хранитель древностей
Шрифт:
«Это у нового завхоза поют», — подумал я. Наступила минута тишины, потом резко скрипнула колыбель и опять тот же голос повторил таинственно и зловеще:
Отдай мою лапу, старуха.«Вот где чертовщина-то», — подумал я и поглядел на часы.
Было уже три часа. Спать не хотелось. Прошвырнуться, что ли? Может, тогда лучше засну…
Я очень люблю ночную Алма-Ату: ее мягкий мрак, бесшумные ночные арыки, голубые прямые улицы, дома, крылечки, низкие крыши. Весной — тяжелые и полные, как гроздья винограда, кисти сирени;
Путь, который я проделывал в эти часы, всегда одинаков: сначала через весь город к головному арыку — посмотреть, как несется по бетонному ложу черная бесшумная вода, потом вниз, к Алма-Атинке, к ее плоским низким песчаным берегам; посидеть там, опустить ноги в холодную воду, помочить голову, а потом встать и, не обуваясь, пройти по не совсем еще остывшему асфальту в парк; сделать полный круг около него, потолковать с ночным сторожем — казахом-стариком, отлично, без запинки говорящим по-русски, покурить, что-то такое от него выслушать, что-то такое ему рассказать и уже усталым, успокоившимся, ленивым и добрым идти и ложиться. Вот этот путь я проделал сейчас. Но когда я подошел к собору, то увидел, что на лавочке со сторожем сидит и еще кто-то незнакомый в стеганой ватной куртке. «Кто же это такой?» — подумал я.
— Нет, это не тот Шахворостов, — сказал сторож. — Этот — Петр Андреевич! Он не особо богатым был. У него всего один колониальный магазин на базаре, а ряды не его, а Семена Фомича.
— Все Шахворостовы богатые, — категорически ответил тот, в куртке, и я вдруг узнал моего кладоискателя.
«Подойти», — подумал я и кашлянул. Но они разговаривали и не слышали.
— А Петр Андреевич был простой, — сказал сторож. — Мы с ним пили вот так! И эта его дочка, что бухгалтером в утиле работает, всегда со мной здоровается, как увидит.
— Так ты верно знаешь, что она все еще там, на приемном пункте? — спросил старик, что-то прикидывая.
— Хм, странное дело, — усмехнулся сторож. — Пойди посмотри, какая у меня дощечка висит. «Собирайте рога, кости, тряпки. Получите костюм и велосипед». И все это нарисовано красками. Иду раз, а она с этой дощечкой мне навстречу: «Прибейте, дедушка, куда повидней, видите, какая она нарядная. Вся блестит!» Я и повесил возле численника, кто приходит — всегда смотрит.
— Так я завтра схожу, — решил Родионов. — Там их целый грузовик: и бараньих и коровьих. Ну что ж? Ты вот так целую ночь и сидишь на лавочке?
Сторож взглянул на небо.
— Вот сейчас пойду в столярку, лягу, — сказал он, — теперь уже до утра никто не придет. Директор иногда ходит.
— Что это он? — удивился Родионов.
— А кто ж его знает, — ответил сторож, зевая и качаясь от зевоты. — С женой что-то, наверно.
— Да что ты! — радостно воскликнул Родионов. Но тут я вышел из тени, и они оба смешались. Сторож начал лепить папироску, а кладоискатель шарить по карманам. Я помахал им рукой и сказал:
— Привет вам, громадяне! Все полуночничаете?
— Служба такая, — строго улыбнулся сторож. — Не отойдешь ведь. Вот говорил дирекции: овчарку надо. Как бы нужно! Я бы, скажем, пошел в обход…
— Ладно, дед, — сказал я и сел. — Не крути ты мне шарики, тебе-то и одному тут делать нечего,
Он неуверенно посмотрел на меня.
— Я только что из гор, — ответил он, — вот записку вам… — Он полез в карман. — Два раза проходил мимо вашей резиденции. Огонь горит, а голоса не слышно — то ли спите, то ли работаете. Я не решился. Вот, пожалуйста… — И он протянул мне записку.
Выплыла луна, стало совсем светло, и я без труда разобрал убористый, очень четкий почерк Корнилова.
«Дело получается дрянь, — писал он. — Как вы знаете, черт нас попутал открыть огромное скопление костей крупного и мелкого домашнего скота. Сюда их сбрасывали, наверно, веками (попадаются и черепа диких животных — барсука, волка, лисы). Все это очень интересный материал для тем «Охота и животноводство диких усуней» и «История фауны голоцена». После того как все это зарыли, я приказал тихонько выбирать целые черепа и плюсны ног. Но тут кто-то распустил слух, что мы опять раскапываем скотское сапное кладбище. Паника началась страшная. Колхозники перестали к нам ходить, жена бригадира прислала за самоваром, а про стаканы сказала: пусть остаются, мне их не надо. Козлову (это, помните, тот, который интересовался красавицей) запустили в голову кирпичом. Кто, за что, он не говорит, но ясно: колхозные ребята. Поговорите с директором — может быть, он приедет с милиционером».
Я сунул письмо в карман и сказал:
— И на кой черт ему понадобились эти кости, ну, зарыл бы их с самого начала, и все! А то ведь вон что получается.
Родионов встрепенулся и так обрадовался, что схватил меня даже за руку.
— Да ведь и я ему говорил: «Зарой!..» — азартно воскликнул он. — На кой черт вам эти коровьи лопатки? Это что, вещь! Это древность? Археология? Э, да что! — Он досадливо махнул рукой и вдруг сказал своим обычным тоном, скрипучим и злым: — Вот бригадир Потапов вчера в город поехал докладывать.
— О чем, — спросил я, — кому?
— Ну о чем? О том самом! — ответил он сердито.
— А кто вам про это?… — спросил я.
Он помолчал.
— Никто, — сказал он сухо, — сам знаю! Тут мне что-то пришло в голову, и я сказал:
— Это Михаил Степанович вам сообщил. Он не ответил, только быстро посмотрел на меня, и я понял, что угадал.
«Здорово! — подумал я. — Везде он успевает!»
Дед-сторож сидел на лавочке и преувеличенно громко зевал. Ему давно хотелось идти в столярку на боковую, но при мне покинуть пост он не решался.
— Ну ладно! — сказал я. — Утро вечера мудренее. Пойдемте спать.
— Куда это? — спросил Родионов удивленно.
— Ко мне.
Он вдруг как-то потерялся, словно обомлел, и робко поглядел на меня.
— Да ведь поздно, — сказал он. — Я к вам лучше завтра, если позволите.
— Идем, идем, — сказал я категорически и дотронулся до его руки. — Вы ведь не здешний, так куда вы сейчас пойдете?
Он переглянулся со сторожем.
— Вот и ему не даете спать! Идемте!
Входная дверь была открыта. На пороге Родионов остановился и стал разуваться. Я хотел ему сказать, что это уж лишнее, но он замахал на меня руками, поднялся на цыпочки и проследовал по коридору в чулках. Бригадир Потапов лежал по-прежнему на боку. Но я сразу увидел, что он уже просыпался: на столе лежали его часы с откинутой крышкой и стоял наполовину пустой стакан чаю. Родионов, как вошел, так и остановился посреди комнаты. Я указал ему на стул. Он сел. Все бесшумно, быстро, предупредительно.