Хранитель древностей
Шрифт:
— Нет, это… — начала она.
— Ну, ладно, ладно, — перебил он ее. — Не надо называть имен. Стой! Слушай меня! Ты знаешь историю с Шенье? Ну, великий французский поэт! Он был приговорен к гильотине, но о нем забыли, и он сидел и ждал. И дождался бы не смерти, а свободы. Но, на беду, у него оказался любящий брат. И этот болван подал просьбу о помиловании. И тогда о Шенье вспомнили и немедленно казнили. А через день случился переворот и казнили уже судей Шенье! Доходит до тебя этот пример? Ничего не надо просить! Самое страшное у победителей — их отличная память, и вот я боюсь.
— Нет, нет! — крикнула она. — Не бойся, он большой человек! Он любит твои рассказы! Он…
— Ах,
— Ты умница, — сказал он. — Но пока больше ничего не делай. У меня есть с ним своя договоренность, вот я и боюсь, что ты испортишь дело, понимаешь? — И он подмигнул ей. Но она ничего не понимала. Она стояла над ним — высокая, стройная, зеленоглазая — такая красивая, что от нее ломило глаза. Бесконечно далекая женщина, занесенная в его камеру с Венеры или Марса, — нежданная и досадная помеха в его, в общем-то, вполне сносном существовании. Что ее привело сюда? Какого черта она снова лезет в его жизнь, где все уже решено? Любит она все-таки! Как все это ни к чему!
— Ладно, — сказал он ласково. — Расскажи мне на прощание что-нибудь хорошее. Что это мы только о делах? Ты не обидишься, если я повернусь к окну, а?
Он отвернулся от нее и сейчас же увидел небо. Было оно серебристо-серое, неясно мерцающее, как шелк парашюта. Он призывно взглянул на него: «Ну, приходи же!» И сразу же оно перешагнуло подоконник, и все в палате стало небом, светом, пустотой. Ничего он теперь не желал, ничего ему не было нужно, кроме тишины, покоя. А она все рассказывала ему что-то. И он (верно, лицо его — безошибочно отрегулированный в течение жизни механизм) отвечал на ее вопросы и обращения — то улыбкой, то гримасой, то восклицанием. Потом она вдруг встала, подошла и поцеловала его. От этого он очнулся и как-то по-новому посмотрел на нее. Целовала она его так, как никогда не целовала даже в минуты последней близости. И вдруг он вздрогнул по-живому, почувствовал боль, холод, дрожь, увидел прекрасную женщину, стоящую перед ним. Его женщину! На веки вечные — его! До могилы и после могилы — его! Ту, которая всегда вздымала его дыбом, намагничивала, доводила до бешенства, до драки! И сразу же небо отхлынуло, померкло, и он оказался в своей камере: увидел приотворенную дверь, зеленые стены коридора, начальника тюрьмы в мундире с блестящими пуговицами, понял, что свидание кончилось, что она сейчас уйдет. Он встал перед ней на колени на кровати и глядел на нее блестящими, совсем живыми, осмысленными глазами.
— Милая, — сказал он, — милая ты моя!
Она вдруг всхлипнула навзрыд, прижала его к себе, ее лицо вдавилось в его лицо, а зубы в зубы, и он услышал ее дыхание. Затем пронзающая острота укола, смешанная с запахом ее тела, со вкусом ее крови. С каким-то гигантским снопом света, который как будто взорвался перед его глазами и ослепил его. (Это был не свет, конечно, но иначе он не мог бы передать то, что с ним произошло.) И не успел он опомниться, как она ушла, и дверь захлопнулась. Но теперь в палате не было уже тишины, теперь все грохотало, как железнодорожная станция: снова под гору неслись поезда, груженные железом, снова громыхал железный лист, и через все это он услышал, как, свистя, ухает кровь, увидел багровое пятно на стене. Оно прыгало, как солнечный зайчик. Это билось сердце, и он видел его.
Был вечер, закатывалось солнце, на стуле стоял его обед. Он поднялся и сел, и долго просидел так, присматриваясь к своим коленям и качая обезьяньей волосатой ногой. На ней был выколот удав, душащий обнаженного
Так десять лет назад, в горькую минуту последней, как ему казалось, ссоры с ней, он изобразил их отношения.
ПРИМЕЧАНИЯ
Роман начат Юрием Домбровским в Алма-Ате летом 1961 года. Три года спустя опубликован в журнале «Новый мир». Сразу же после публикации Юрий Осипович получил много читательских писем.
Отдельное издание романа вышло в 1966 году.
«Проскочил чудом, еще немного, и вообще не прошел бы!» — отмечали позже критики: хрущевская оттепель кончилась.
На роман в те времена в советской печати появилась однаединственная рецензия — Игоря Золотусского в «Сибирских огнях». Зато «Хранитель древностей» сразу же был переведен на многие языки — венгерский, итальянский, болгарский, французский.
За границей роман получил много положительных откликов. Очень радовал Юрия Домбровского отзыв Георгия Адамовича:
«…надо надеяться, что в тени Домбровский останется недолго. Это — замечательный писатель, умный, зоркий, душевно-отзывчивый и живой, правдивый, очень много знающий и с большим жизненным опытом. Кто прочтет его книгу «Хранитель древностей», у того не может возникнуть сомнений в его даровитости, при этом не только литературной, но и общей, не поддающейся узкому отдельному определению».
На фоне глухого молчания советской печати зарубежные издания и отзывы были существенной поддержкой для писателя.
Ни в журнальном, ни в первом издании «Хранителя древностей» не было ни эпиграфа, ни посвящения.
Эпиграф (слова из Тацита) был написан на подаренном мне Юрием Осиповичем отдельном оттиске журнального издания «Хранителя древностей». Позже, в изданиях 1989 и 1990 годов, он приводится.
Посвящение моему отцу было написано к готовящемуся изданию «Хранителя» в 1969 году. Оно было послано издателю и редактору, но времена пошли другие: Юрия Домбровского печатать перестали.
Моего отца Юрий Осипович не знал, но его трогала и не оставляла равнодушным гибель его в самый первый день войны. У мамы, как у многих вдов того времени, была стереотипная справка «пропал без вести», и мы ничего не знали о судьбе отца. Но в середине 60-х годов вышли мемуары генерала Л. М. Сандалова «Пережитое», где был портрет отца и подробно рассказывалось о первом дне войны и ее жертвах. Юрий Осипович сразу прислал нам с мамой эту книгу.
В 1990 году вышли воспоминания редактора Павла Косенко «Письма друга или Щедрый хранитель», где он цитирует посвящение Юрия Осиповича.
У этого не вошедшего по цензурным соображениям в журнальный вариант отрывка из романа «Хранитель древностей» есть еще одно название — «Баня».
Как ни болезненно было для Юрия Осиповича его изъятие, он понимал, что редактор А. С. Берзер спасает роман и делает все, чтобы тот «прошел». Вот потому продолжение «Хранителя древностей» — «Факультет ненужных вещей» — он посвятил Анне Самойловне.
Сначала «История немецкого консула» была одной из глав «Хранителя древностей». В окончательный текст однако не вошла.
«Эти сто пятьдесят страниц, вероятно, тормозят течение рассказа», — писал Ю. Домбровский П. Косенко.
Впервые опубликовано в N 72 журнала «Континент» в 1992 году.
К. Турумова-Домбровская
Факультет ненужных вещей