Хранитель Виртуальности
Шрифт:
И Заратустра колется.
— В существующем виде вирт нам не нравится. Разве этого аргумента недостаточно?
— Ну так боритесь за изменение вирта, за отмену Хартии!
— Боролись, не получилось. Нас не хотят слушать. А значит, вирт должен быть разрушен.
— Когда это произойдет?
— Сегодня, через несколько часов.
— Конкретнее!
Я снова приставляю к виску Юрчика пистолет.
— Тебе нет смысла меня убивать. Мертвый я тебе уже ничего не скажу.
Клеопатра, вырезав на левой брючине водителя овальную дырку, уже залепила рану — касательную, как я и рассчитывал, —
— Ай! Мне больно! — вопит она.
— Тогда я убью ее.
— Завтра в три ноль-ноль по московскому времени.
Отпустив Клео, я смотрю на дисплейчик кома.
— То есть примерно через шесть с половиной часов.
— Вы все равно уже ничего не успеете сделать, — спокойно говорит Юрчик. И эта его интонация лучше любой иной убеждает меня в том, что спасти вирт нам уже не удастся.
Но не бороться до последнего мгновения за спасение того, чему было отдано столько энергии и сил, это было бы не рационально.
— Мы — не успеем. А вы, не исключено, еще сможете. Я предлагаю сделку: вы получаете в свое полное и законное владение страну Аркадия, она же Беловодье. Ты станешь там кем захочешь — царем, султаном, князем мира того. Все ресурсы будут не ворованными, а легальными. В обмен — сохранение вирта.
— Нет. Карфаген должен быть разрушен.
— Тогда зачем нужна была Аркадия?
— Мы тоже по-своему любили вирт. Хотели напоследок насладиться им.
— Вы — это кто?
— Группа единомышленников.
— Врешь. На самом деле Аркадия использовалась для пропаганды ваших идей. Вот-вот Кропоткин объявит о наступлении царства свободы. Начнется хаос. Вами под шумок будут сняты блокировки на полеты, телепортирование из любой точки, отменен запрет на уникальность личин. Начнется такая неразбериха, что вирт рухнет, как карточный домик. Я правильно излагаю ваш дьявольский план?
— В общих чертах — да.
— И что дальше?
— Виртляне выйдут на улицы реальных городов. Посмотрят на настоящие деревья, глотнут свежего воздуха, вспомнят, как прекрасна Земля. А ночью займутся настоящим, неподдельным сексом. Надеюсь, многим из них не захочется возвращаться в вирт. И уж тем более не захочется его восстанавливать.
— Смешной, наивный юноша… — жалею я Юрчика. — Когда-то такие, как ты, шли в народ, потом совершали революции, позже боролись с их последствиями и готовили контрреволюции…
— Лучше быть наивным, чем расчетливым.
— А еще лучше — разумным. В данном случае было бы разумно все мне рассказать.
— Да я и так вроде бы все уже…
— Ты не признался, что именно ты и есть Террорист. Ты не сообщил, кто остальные Заратустры и где искать Кропоткина. Ты не сказал, сколько всего романтиков участвует в заговоре против вирта. Я что, должен прострелить ногу Клеопатре, чтобы ты начал говорить?
Через зеркальце заднего вида в меня буквально вонзается взгляд Клео, полный ненависти. Я давно заметил: женская любовь в отличие от мужской трансцендирует не к равнодушию, а к ненависти.
— Нас семь человек, семь друзей, решивших спасти мир от вирта. Есть программисты высочайшей
— Призраков?
— Когда-то программы, полностью имитирующие виртлян, использовались для рекламы товаров в вирте, но потом были запрещены Хартией.
— Всех призраков можно уничтожить, и твои друзья-программисты наверняка знают как.
— У каждого призрака своя система защиты, свой укромный уголок на страницах вирта, выбранный им в авторежиме, и свой пароль, комбинация случайных символов, которую не знает даже создатель призраков. Мы при всем желании не сможем их уничтожить.
Неужели обыватели стали настолько предусмотрительными? Все, что говорит Юрчик, похоже на правду. Хотя если бы за уничтожение вирта взялись мы сами, Хранители, то действовали бы еще эффективнее.
А что, если все, что говорит Юрчик, — всего лишь легенда прикрытия? Что, если правда еще страшнее, чем следует из его слов?
Юрчик относительно молод и, следовательно, неопытен. Думаю, мне удастся его переиграть.
— Я бы поверил тебе, но твоя легенда слишком наивна. Разработка объемного, сложнейшего программного обеспечения, которым вы пользуетесь, — и всего лишь ради двух-трех недель неприятностей для вирта? Да пусти вы эти программы на черный рынок — озолотились бы! Нет, так могли поступить только неисправимые романтики, а найти таких аж семь человек — совершенно нереально. Не в девятнадцатом же веке живем!
Я касаюсь пальцем ручки, торчащей у меня из нагрудного кармана. Теперь мои слова будут слышать и сатанисты.
— Водила, загони фуру в лесок, который сейчас будет слева. Клео, твой ком!
Двумя другими прикосновениями я отключаю передатчик. Все, что было нужно, сатанисты услышали.
— Зачем? — не понимает Клеопатра.
— Затем, чтобы ты не вызвала на помощь какого-нибудь летуна из бара «Икар». Ты там часто ошивалась, не может быть, чтобы ни с кем не познакомилась. А ради твоих красивых глаз они способны на все. Ты тоже! — поворачиваю я ствол пистолета, который ни на секунду не выпускаю из руки, в сторону шофера. Снимай, снимай. Я побеседую немного с молодым человеком наедине, а потом все вам верну.
— Мне надо к врачу, — бурчит водила. — Нога сильно болит.
— Клео, в аптечке должно быть обезболивающее. Дай ему пару таблеток. В крайнем случае воткни противошоковую иглу.
Машина поворачивает в лес. Проселочная дорога не приспособлена для фур, и очень скоро мы останавливаемся — громоздкий грузовик не может вписаться в поворот.
— Здесь и стойте. А мы с господином Смирновым прогуляемся по лесу.
— Зачем? — не понимает Юрчик.
— Я хочу рассказать тебе пару анекдотов. Надеюсь, в ответ и ты расскажешь парочку.