Хранитель забытых тайн
Шрифт:
— Но здесь не просто стройка, мистер Абботт. Ведь на реке вы работаете в первый раз, или я не прав?
— Да, вы правы, но это не значит, что я не вижу проблемы, если есть проблема. Для этого меня сюда и поставили.
— Вас поставили для того, чтобы вы руководили людьми, мистер Абботт, и больше ничего.
Упаси его боже от людей с таким узеньким умишком: он пытается указывать ему, что ему делать и чего не делать. Сложив руки на груди, Равенскрофт круто поворачивается на каблуках, давая понять, что разговор окончен.
Но прораб не сдается.
— На той стороне реки тоже затруднение.
— Какое
— От дождя обрушилась часть берега, и в реку смыло большое количество мусора. Ветки деревьев и все такое. Они зацепились за опоры мостков и мешают течению. Я уже послал туда несколько человек, — он указывает рукой на временный пешеходный мостик, перекинутый через реку посередине искусственного островка, — приказал вытащить из воды хотя бы часть этого мусора, но это очень опасно. Течение очень сильное. И перемычка долго не выдержит, попомните мои слова. Река сильно поднялась, сэр. Я бы на вашем месте приказал людям выйти из котлована.
— Ни в коем случае! Сам король интересуется нашей работой, его величество требует, чтобы мы трудились как можно быстрей.
Но его заботит не одна только благосклонность короля. Если с этим проектом его постигнет неудача, с каким лицом он предстанет перед членами Королевского общества? Что они скажут? Ну и ну, не смог справиться, и с чем? С этой грязной речонкой, лондонской сточной канавой Флит-дич!
— Конечно, у короля есть свои резоны, — говорит Абботт, — но даже король не может управлять погодой. Если дождь не прекратится…
— Я знаю, что случится, если не прекратится дождь, мистер Абботт. Но зарубите себе на носу, что любое великое дело не обходится без риска. Вспомните о египетских пирамидах. Вспомните о греческом Парфеноне. О Вестминстерском аббатстве, наконец! Без жертв ничего грандиозного не построишь!
— Эх, куда вы хватили, мистер Равенскрофт! — восклицает мистер Абботт, — Здесь вам не кафедральный собор, здесь вам, черт побери, просто грязная канава, Флит-дич.
— Попридержите язык, мистер Абботт, если не хотите потерять работу. Пока уровень реки нормальный и перемычке ничто не угрожает, мне не о чем с вами говорить.
— Что толку с утра до вечера смотреть в окно на этот дождь и киснуть, — говорит Хью, кладя ладони на плечи Эдварда. — Что делать, и помолвки, бывает, расторгаются.
Он идет на середину комнаты, где гораздо теплее, и усаживается в свое любимое кресло рядом с женой Элизабет.
— Знаю, — грустно кивает головой Эдвард, отворачиваясь от окна.
Он идет вслед за Хью поближе к огню, с облегчением оглядывая гостиную. Она меньше гостиной в доме Арабеллы, и света в ней не так много, и беспорядка больше, словом, нормальная комната, в которой обитают живые, нормальные люди. Уже несколько месяцев он не проводил здесь времени вместе с братом и его женой, и теперь ему кажется, что он после долгого путешествия вернулся домой. У него странное чувство, в голове у него словно все спуталось, и он не узнает знакомого ему мира. Нет, мир, конечно, остался прежним, изменился он сам. Хью и Элизабет не догадываются об истинных причинах его меланхолии, о том, что не разрыв с Арабеллой привел его в нынешнее состояние.
— Помолвки, бывает, и расторгаются,
Она обаятельная женщина со сдержанными манерами и мыслит куда более тонко и здраво, чем его брат, которому, как считает Эдвард, очень с ней повезло. Господь еще не благословил их детьми, и это обстоятельство делает ее еще более восприимчивой к чужим бедам.
— С ним это происходит впервые, вот что сейчас главное, — добавляет она.
— Но стоит ли так унывать? — протестует Хью. — Я его не понимаю. Кто разорвал помолвку? Он, сам ведь признался. Так чем же он недоволен, если все прошло гладко?
— Хью, иногда ты бываешь ужасно бестактен.
— Что ж мне, прикажешь, с собственным братом китайские церемонии разводить?
Элизабет смотрит на него широко раскрытыми глазами.
— Эх, неотесанная деревенщина, бесчувственное бревно, вот ты кто! — восклицает она с упреком, однако не может сдержать улыбки.
— Позвольте, я ведь тоже тут сижу, вы забыли, что я нахожусь с вами в одной комнате? — усмехается Эдвард.
— Простите нас, Эдвард, — отзывается Элизабет. — Нам ведь что надо? Чтобы только вы были счастливы. Прошу вас, сядьте и выпейте вина.
— Кстати, отличная мадера, Эдвард, — прибавляет Хью.
Он ставит в ряд три небольших стаканчика и наполняет их почти до краев, до самого золотого ободка.
— Из тех виноградников, что растут на склонах холмов в солнечной Испании. Уж если и это вино не заставит тебя улыбнуться, то все, пиши пропало.
— Хью, оставь его в покое.
— Неужели я снова что-то ляпнул не то?
Он смотрит на нее невинными глазами. Она поджимает губы, в любой момент готовая сделать ему выговор.
— Не беспокойтесь, Элизабет, — говорит Эдвард. — Он прав, к черту хандру. Может быть, мне стоит на время уехать из Лондона, отправиться в путешествие, что ли. В Грецию, например, или в Турцию.
— Правильно, как раз то, что нужно, — одобряет Хью.
Но сам Эдвард в этом не уверен. Хороша будет картина, когда он с унылым, постным лицом будет бродить средь руин древних храмов. Интересно, как далеко нужно заехать, чтобы забыть Анну и никогда больше не вспоминать о ней? Да и возможно ли это? Впрочем, почему бы и нет, кое-кому, говорят, помогает. Но ему вряд ли поможет, что-то не верится. От себя ведь не убежишь. Разве можно забыть тот день на приходском кладбище, когда Анна смотрела на него с таким гневом, такой ненавистью? Только тогда он до конца понял, как для него важно, чтобы она не думала о нем плохо. Что же она тогда сказала? «У меня мало желания быть сейчас в обществе джентльменов». Больно думать, что она ставит его на одну доску с Монтегю.
В открытую дверь гостиной, предупреждая о своем приходе, стучит привратник.
— Для вас письмо, сэр, — возвещает он и на серебряном подносе протягивает Эдварду запечатанное послание.
Эдвард видит знакомый почерк, и в груди его поднимается горячая волна надежды. Трясущимися руками он вскрывает письмо. Ему принесли его от Анны… впрочем, короткого взгляда на текст достаточно, чтобы понять, что там нет и намека на что-то интимное. Он идет к окну, где светлее и где можно читать без помех.