Хранитель
Шрифт:
– Я…
– Ты добрый, – перебила Рита, сжалась и прильнула щекой к его груди.
Он качал ее на руках, пока она впала в анабиоз и смотрела в одну точку, закусив большой палец.
На следующий день повторилось все то же самое, а потом снова. И снова. И снова.
Внутри, очень глубоко, он понимал, что мучает Риту, себя и Дашу, которой приходилось неотрывно быть с ней рядом. Но разум не мог поверить, что это конец. Что все это никогда не изменится. Что это не лечится. Что Рите не место среди них…
– Саша, – устало вздохнула
– Ты же знаешь, что происходит в дурдоме, – умоляющим голосом произнес Саша. – Как их обкалывают и превращают в овощей!
– У нее приступы каждый день, – покачала головой врач. – И каждый день я обкалываю ее и тоже превращаю в овощ. Саша, я знаю, что тебе страшно, но мы издеваемся друг над другом.
Он долго молчал, глядя Даше в глаза. Она смотрела в ответ спокойно и устало, словно давала время изучить и прочитать мысли. Или же устала настолько, что не было сил ни спорить, ни уговаривать.
– Я боюсь, – прошептал Саша. – Это будет значить, что я сдался.
– Нет, – возразила врач. – Это будет значить, что ты любишь ее. Ей нужен психиатр.
Он сдался.
Ее забрали в психиатрическую клинику возле большого парка недалеко от их дома. Врачи поставили шизофрению, выделили ей палату и назначили дни, когда Саша мог приходить.
Рита не помнила никого и ничего, утверждала, что ей четырнадцать, за ней должна прийти мама, плакала, резко начинала смеяться или испуганно забивалась в угол, билась головой о стену и рвала на себе волосы. Но к Саше она относилась с теплотой, всякий раз забиралась к нему на колени и прижималась щекой к груди, смотрела в одну точку и мерно сопела, обхватив его запястье маленькими ладонями.
Психиатр сказал, что это не лечится.
Потянулись серые одинаковые дни, в которые он тешил себя надеждой, что Рита сможет выкарабкаться. Иногда он предавался мечтам, в которых все налаживается, она излечивается и вспоминает его. В реальности же она все так же звала маму, ревела и сидела у него на коленях, прижавшись щекой.
– Саш, – позвала Люба, подсев к нему на скамью поздним вечером. – Саш, надо жить дальше, слышишь?
– Не хочу, – бесцветным голосом ответил он. – Нет смысла.
– Не говори так, пожалуйста. Ты нужен нам всем. Ты нужен ей. Ты гаснешь…
Он усмехнулся, а глаза смотрели безучастно и пусто. На душе было тихо, без эмоций. Он – статуя. Гипсовая копия самого себя. Он просто хотел быть счастлив, быть с ней, хранить и защищать, любить, положить весь мир к ее ногам, лишь бы она улыбалась и чувствовала себя самой лучшей, неповторимой, любимой, его… Он же не справился.
– Все неважно. Ты не поймешь.
Люба тяжело вздохнула и положила голову ему на плечо.
– Я боюсь тебя потерять.
– Это тоже уже неважно…
Отец пытался сделать его своим заместителем, требовал работать, требовал жить.
– Мне нужна смена, – говорил
– Предложи Любу на свое место. Хранители примут ее единогласно, – безучастно пожимал плечами Саша.
Стоило ему столкнуться с главой, разговор начинался сначала.
– После моей отставки главой будешь ты, – отрезал отец.
– Не буду.
– Не перечь мне! – глава ударил кулаком по столу, тут же стушевался и устало потер глаза. – Саш, я знаю, каково тебе. Нельзя хоронить себя.
– И что мне делать тогда?
– Работать. Работа всегда спасает.
Он усмехнулся и покачал головой, уткнулся лицом в ладони и зажмурился.
– Ничего она не спасает…
– Я когда твою маму встретил, – голос отца смягчился, а на губах заиграла едва заметная улыбка, – думал, мы проживем до глубокой старости вместе, вырастим внуков, может, правнуков. Любил ее до потери памяти, ты не представляешь. Мы были вместе в сто раз сильнее, чем по отдельности. Это такое… слияние душ, что я поражался, как мне могло так повезти. Мне! Представляешь? Она же сбежала ко мне из-под венца. А потом… до сих пор не простил себя за то, что никак не смог помочь ей, только рядом быть до конца. Если бы не ты, клянусь, я бы повесился в тот же день. Мне без нее не надо жить…
Саша долго смотрел на отца, не отрывая ладоней от лица. О том, как отец и мама любили друг друга, знали все в Хранилище. Они были примером. Ими восхищались, им завидовали, их пару обожали и ставили в пример. Рядом с мамой отец переставал быть бесчувственным и строгим главой. Он становился мужчиной, способным на все, лишь бы его женщина улыбнулась. Мама любила его больше жизни.
– Ты должен стать моим заместителем, – глава сбросил наваждение и строго посмотрел на сына. – Любу я переведу в Совет. А ты станешь заместителем. И главой!
– Никогда! – отрезал Хранитель. – Вот из принципа приму Любу, когда время придет!
Он поднялся со стула и вышел из кабинета, хлопнув дверью.
Никогда Саша не станет главой. И Хранителем, скорее всего, больше не будет. Он даже не слышит ничего уже много месяцев. Слоняется по дому, как чужак. Все суетятся, работают, спасают людей, а он просто смотрит на них и даже улыбнуться не может. Считает часы до встречи с Ритой.
Люба попыталась взять его в напарники, но он категорически отказался. Это больше было не для него.
8.
Алиса проснулась от того, что кто-то гладил ее по голове. Она лежала с закрытыми глазами, прикидывая, что Артуру взбрело в голову. Любопытство взяло верх, она вздохнула, потянулась и отрыла глаза.
Над ней сидел Кирилл с лицом, словно кто-то умер.
Алиса удивленно оглядела его, улыбнулась и поднялась на подушке выше. Она чувствовала себя хорошо. Так хорошо, что не сразу вспомнила, почему находится в больничной палате.
– Ты как? – дрогнувшим голосом спросил наставник.