Хранители Кодекса Люцифера
Шрифт:
Генрих оттолкнул руку Изольды и, размахнувшись, ударил ее по лицу. Девушка упала на землю, как будто бы в нее попали камнем, и растерянно посмотрела на него снизу вверх. Кровь побежала у нее из носа, и она заревела. Тыльная сторона кисти Генриха горела. Он едва сдержался, чтобы не забить ее ногами и больше никогда не слышать этого воя.
– Сажай ее на лошадь! – крикнул он Филиппо. – Или я за себя не ручаюсь!
Затем Генрих обернулся к Киприану и понял, что глупость Изольды доставила ему удовольствие: он стал свидетелем смертельного потрясения Киприана, который заметно побледнел, рассмотрев осевшую на лошади фигуру.
Александра
– Отец?…
Генрих рванул цепь. Киприан не был готов к этому и сделал неверный шаг вперед, но затем неожиданно быстро развернулся, так что часть цепи намоталась на его предплечье, и резко дернул ее на себя.
Генрих потерял равновесие и упал на землю, но тут же с головокружительной быстротой вскочил. Киприан был уже почти над ним, натянув кусок цепи между мощными кулаками. Генрих отступил и прицелился из пистолета в девушку на лошади. Сквозь неистовую ярость, заполонившую мозг Генриха, с трудом пробилось понимание того, что Киприан непременно одолел бы его, если бы только цепь оказалась на шаг короче.
– Назад, иначе я застрелю ее! Прямо у тебя на глазах! – Голос Генриха срывался.
Киприан поднял обе руки и замер. Цепь скользнула вниз с его руки.
Генрих тяжело дышал. Он вдруг услышал хриплый голос в своей голове: «Если вы и он столкнетесь в темном переулке…» С трудом переставляя ноги, которые, казалось, не принадлежали ему, он подошел к Киприану и провел дулом пистолета по его лицу. Из длинной царапины потекла кровь. Киприан и бровью не повел.
Александра снова закричала.
– Оставь его в покое, свинья! Отец!
– Все, поехали! – приказал Генрих и взвился за ее спиной на лошадь. – Сегодня вечером все семейство вновь будет вместе. В аду.
12
Вацлав восхищался Агнесс, которая умудрялась, несмотря ни на что, сохранять спокойствие. Во всяком случае внешне она выглядела достаточно невозмутимой. Недавно он понял по ее глазам, что она, как и он сам, очень боится за Александру. Однако Агнесс не позволила страху вырваться наружу. В этом она была очень похожа на Киприана. Старые истории о том времени, когда Агнесс и Андрей увидели друг друга впервые и поняли, что они брат и сестра, Вацлав слышал довольно часто, но лишь теперь они показались ему достоверными, ибо он воочию увидел целеустремленность и спокойную решимость этой удивительной женщины.
Сам он едва мог спокойно стоять, когда они спешивались, чтобы дать лошадям отдохнуть или подкрепиться.
Вацлав облегченно вздохнул, когда наконец увидел развилку, о которой говорила Агнесс. Отсюда дорога прямиком вела в Брюн, так что вечером они наверняка будут там. Он надеялся, что Вилем Влах и Андрей, выехавшие на день раньше, уже начали поиск Александры. Вацлав застонал от нетерпения. Он отдал бы правую руку, лишь бы отправиться с ними, но понимал, что должен быть рядом с Агнесс. Адам Августин снова оказался достойным доверия и собрал в своем доме всех писарей и бухгалтеров фирмы, которых он смог уговорить и дальше хранить верность фирме «Хлесль и Лангенфель», – авось повезет.
Собралось удивительно много людей, и вскоре дом Августина превратился в контору, где они все вместе пытались спасти ту часть фирмы, на которую король не мог наложить лапу. Дом был наполнен ползающими детьми, деревянными
Он пришпорил лошадь. Дорога, которая после перекрестка вела дальше, в Брюн, и ширина которой осталась прежней, кажется, подмигнула ему.
Перекресток, как и всегда, представлял собой небольшую группу деревьев, среди которых имелась мощная древняя липа, что свидетельствовало о том, что раньше здесь, должно быть, стояла виселица. Теперь же они увидели только распятие, а перед ним на коленях – очень знакомая картина! – молящуюся фигуру.
Вацлав перекрестился, но останавливаться не стал Он попытался сдержать короткую молитву: «Святая Дева Мария, храни Александру!», так как чувствовал, что тот, кто призывает власти неба охранять его близких, уже сдался и не считает себя способным о них позаботиться. Нет, до этого он еще не дошел! И юноша прошептал: «Господи, дай мне силы сделать все правильно!» Затем он немного изменил молитву: «Господи, благодарю тебя, что ты дал мне силы все сделать правильно. Пожалуйста, позволь ей найти меня в должное время».
В какой-то момент Вацлав заметил, что обогнал Агнесс. Он сдержал лошадь и развернул ее. Лошадь Агнесс, без своей всадницы, стояла у дороги и щипала высокую траву в тени группы деревьев. Ничего не понимая и начиная испытывать страх, юноша приподнялся в седле. И тут он увидел ее: она сидела на корточках рядом с распятием. Агнесс с той же охотой, что и он, пожертвовала немного времени на то, чтобы спешиться и произнести молитву. Она, как и Вацлав, полагала, что Богу не нужно, чтобы они падали перед ним на колени каждые несколько миль. Может, Агнесс свалилась с лошади? Не ранена ли она? Но тут Вацлав заметил, что склоненная фигура, которую он видел раньше, лежит у нее на руках. Он снова опустился в седло и поскакал назад, к перекрестку.
Агнесс посмотрела на него снизу вверх; в глазах ее стояли слезы. Молящаяся оказалась всхлипывающей старухой. Вацлав узнал ее: однажды он видел старуху в доме Хлеслей, когда она спала в отведенной ей комнате, но этот сон больше походил на смерть.
– Леона? – недоверчиво спросил юноша.
Старуха повернулась к нему, и он увидел заплаканное лицо.
– Теперь все будет хорошо, – прошептала она.
Агнесс прижала ее к себе.
– Я узнала бы Леону даже глубокой ночью, – сказала она. – Когда я увидела молящуюся фигуру перед придорожным крестом, я сразу поняла, что это она.
– Леона, где Александра? – спросил Вацлав, которым полностью овладел страх.
– Мы послали Андрея и Вилема в ошибочном направлении! – в ужасе воскликнула Агнесс. – Этот дьявол заставил нас думать, что он и женщины поехали в Брюн. – Она указала на темные тени заросших лесами холмов. Среди крутых вершин кое-где проглядывали красноватые скалы, которые сверкали в тусклой зелени, как не до конца втянутые когти могучих лап. Дорога вела прямо в эти лапы. – Александра не в Брюне, она в Пернштейне.