Хранители Кодекса Люцифера

Дюбель Рихард

Он лепетал что-то невразумительное, он вынужден был терпеливо сносить упреки, он оставался невозмутимым, когда дело касалось вопроса о протестантской церкви в Браунау, и выслушивал обвинения в потере библиотеки и разграблении, которое последовало после его бегства из осажденного монастыря. В конце концов аббат оказался виноват даже в том, что во время нападения на него и его группу многие монахи погибли.

– Но ведь именно об этом я и говорю все время! – воскликнул Вольфганг. – Это произошло лишь потому, что Мельхиор Хлесль поручил мне охрану библии

дьявола!

Мельхиор молча закатил глаза.

– Несколько лет назад один священник искал здесь, в Риме, некий кодекс, который он тоже называл библией дьявола. Мы перевели его из Ватикана, – заметил Папа и наклонился вперед.

– Библия дьявола – это могущественная легенда. Некоторые скорее верят в нее, чем в Грааль, – вставил слово Мельхиор.

– Она – не легенда! – завопил Вольфганг.

– Что происходит с тем, кто найдет ее? – спросил Папа.

Мельхиор пожал плечами.

– Что происходит с тем, кто находит легенду? Разбогатеет ли он? Или он найдет только истину, заключающуюся в том, что каждый, кто верит, должен стать исследователем вечной милости Божьей?

– Мы в свое время исследовали этот вопрос, но затем нашего внимания потребовали другие проекты. Твое имя также было связано с библией дьявола.

– Я тоже всего лишь исследователь.

Папа взволнованно барабанил по столешнице.

– Мы приказали изменить структуру тайного архива. Могла ли библия находиться там, но нам об этом ничего не было известно?

– Если она вообще существует, святой отец.

– Ты хочешь помочь нам в поисках – здесь, в Риме?

– Разумеется. – Мельхиор кивнул.

– Мы назначаем тебя тайным казначеем архива.

– Это бы помогло, святой отец.

– Вы никогда не найдете библию дьявола, если поручите это ему, святой отец! – заревел Вольфганг. – Он преследует только свои собственные цели!

– Должно быть, трудно брать на себя выполнение задания, для которого ты еще не созрел, – мягко возразил Папа. – Тебе бы следовало остаться в Шотландии, сын мой.

Рейхсканцлер Лобкович сложил свои документы стопкой и встал.

– Итак, я могу сообщить его величеству королю Фердинанду Баварскому и его величеству кайзеру Маттиасу, что святой отец считает обвинение, выдвинутое против его высокопреосвященства кардинала Хлесля, необоснованным и отказывается от дальнейшего преследования дела?

– Безусловно, – рассеянно ответил Папа. – Более того, мой друг Мельхиор останется здесь, в Риме, чтобы кайзер и король понесли заслуженное наказание за то, что неправильно обращались с таким способным человеком. Кроме того, епископская резиденция в Вене остается за моим другом Мельхиором вместе со всеми доходами.

– Их величества тоже должны уметь признавать проигрыш, – заметил рейхсканцлер. Он подошел к Мельхиору и пожал ему руку.

У Вольфганга возникло ощущение, что между ними произошел неслышный разговор. Внезапно он понял, что рейхсканцлер вовсе не явил собой пример некомпетентности, а наоборот, был чрезвычайно компетентен: он так представил обвинение,

что иного выхода, кроме как отклонить его, просто не было. Даже уволенные секретари, по всей вероятности, уже начали неторопливый обратный путь в Прагу, где по возвращении рейхсканцлера они без особой шумихи получат назад свои старые должности. Другими словами, обвинение было фарсом.

Вольфганг приподнялся со стула, но затем снова опустился на него, осознав, что никто не станет его слушать.

Ему стало ясно, что теперь он потерял последнее: веру в то, что справедливость победит.

2

Когда кардинал Мельхиор, покинув базилику Святого Петра, направился к капелле Святого Причастия, он краем глаза заметил какое-то сияние и обернулся. Перед капеллой с Пьетой стояла одетая в белое фигура. За нею возвышалась мраморная статуя работы Микеланджело, и на мгновение ему показалось, будто одинокая фигура в белом – часть скульптурной группы, объединенной идеей бескрайней печали и верой в начало чего-то нового. Он бросил взгляд на идущего впереди рейхсканцлера, но тот не стал задерживаться и прикинулся, будто ничего не заметил. Мельхиор остановился, затем развернулся и медленно пошел назад, к капелле. Он наклонил голову.

– Да пребудет с вами Господь, ваше высокопреосвященство, – сказала Поликсена фон Лобкович.

– И с вами, дочь моя.

Она подала ему смятый пергамент. Он взял его. Это было небрежно начерченное им изображение родословного Древа домов Пернштейнов и Лобковичей. Теперь в дополнительном поле, где вопросительный знак превратился в похожую на череп кляксу, стояла дата. Кардинал прищурился: дата была двухнедельной давности. Возле нее был нарисован крест. Поликсена фон Лобкович кивнула.

– Я уверен, она была достойна внимания, – заметил кардинал Мельхиор.

– Наш отец, увидев ее в. первый раз, решил, что над ним подшутил сам дьявол. Наша мать полагала, что ежедневные молитвы и тщательное изучение Библии не позволят дьяволу овладеть ее душой. Что еще она могла думать, не считая того, что ее судьба предопределена?

– Вы все слишком упрощаете.

Жена рейхсканцлера пожала плечами.

– Она всегда была частью меня. Я ничего так не хотела, как увидеть однажды, что сестра счастлива. Теперь у меня не хватает половины души. Она совершала такие ужасные поступки, что я не могу вспоминать об этом без дрожи. И все же я чувствую ее потерю, как будто кто-то вырвал мне сердце.

– Тем не менее вы смогли устоять против обманного зова Зла.

– Когда в день нападения господа Мартиниц и Славата, а также их писарь спаслись, придя в мой дом, я внезапно поняла, что Кассандра действительно получила достаточно власти, чтобы ввязать империю в войну. Раньше я в глубине души сомневалась в этом. Я должна была помешать ей.

– Это понимание могло прийти слишком поздно.

– Со Злом можно только бороться – и надеяться. Для надежды никогда не бывает слишком поздно.