Хранители Кодекса Люцифера
Шрифт:
«Какая я неуклюжая», – с досадой подумала она и еще сильнее покраснела.
Незнакомец отвесил ей поклон.
– Не беспокойтесь. Я предпочитаю оставаться здесь, снаружи. Вы не будете возражать, если я ненадолго составлю вам компанию? У меня создалось впечатление, что вы этот шум тоже не можете воспринимать спокойно.
– Пожалуйста, – прошептала она. В ушах ее снова зазвучало невнятное бормотание пьяного палача и испуганные мольбы той, что была приговорена в Вене. Она была такой юной, а ее смерть – такой… бесчеловечной. Она звала свою мать. Стала ли последняя свидетельницей того, как ее ребенка убивают –
– Что тут у вас?
Перед дверью кареты неожиданно появился задыхающийся отец Мейнгард. Глаза у него были широко открыты, а лицо раскраснелось. Увидев собеседника Александры, он растерялся, но быстро пришел в себя и торопливо заговорил:
– Это простой пастух, он же наполовину животное. В нынешнем году, весной, он убил юную девушку. Должно быть, он ее ужасно изувечил. Его колесуют.
Александра вздрогнула. Возникшее у нее в животе ощущение пустоты все расширялось и расширялось.
– Его нашли прямо возле трупа. В вине его никаких сомнений не возникает. Глава правительства земли, Альбрехт фон Седльницкий, отдал приказ о казни. – Отец Мейнгард бросил взгляд через плечо. – Да смилостивится Господь над его бедной душой… Вон, идут. – Он развернулся и, не сказав больше ни слова, снова куда-то убежал.
– Похоже, он не может дождаться, когда же начнут, – заметил собеседник Александры.
– А вы? Разве вы не хотите посмотреть на казнь?
Он покачал головой и слабо улыбнулся.
– Что вы увидели? – неожиданно спросил он.
Она уставилась на него, как кролик на удава.
– Что?… – выдавила Александра.
– Что вы увидели? – повторил свой вопрос незнакомец. – Вы смертельно побледнели, когда я сказал, что эти вопли нервируют вас не меньше меня.
– Я была в Вене… я стала очевидицей казни… Я совершенно не хотела туда идти, но…
– Любопытство взяло свое? Такое случается. – Улыбка его стала снисходительной.
Надрывный плач звучал уже совсем близко. В толпе перешептывались. Александра услышала, как рев поднялся на одну октаву и превратился в пронзительное «Нетнетнетнет… НЕ-Е-ЕТ!!!». Она услышала проклятия и перебранку помощников палача, пытавшихся затащить приговоренного пастуха, цеплявшегося за все подряд руками и ногами, на место казни. Гул в толпе нарастал.
– Почему судья считает, что жители Брюна могут напасть на палача? – Александра вовсе не хотела этого знать, но ей было куда приятнее слышать голос молодого мужчины, чем все эти вопли. В ее душе они переплетались с другими криками о помощи, и на мгновение она усомнилась в том, что свист и улюлюканье толпы звучат на самом деле, а не всплывают в ее памяти.
– Приговоренный – католик. Жертва была протестанткой. В отличие от того, что удалось выяснить сопровождающему вас священнику, я получил сведения о том, что вина приговоренного совершенно не доказана. По крайней мере, я так слышал, – Его улыбка вызвала у Александры недоумение, но она подумала, что он улыбается лишь для того, чтобы успокоит ее. – Большинство жителей города – католики. Это делает город Брюн островом в маркграфстве Моравия. Наверное, власти хотят доказать, что могут действовать решительно, даже если речь идет о приверженце их собственной веры.
– Иными словами,
– Не слушайте его, – произнес мужчина, по-прежнему стоявший возле кареты. Александра посмотрела ему в глаза. Он не отвел взгляда. Сердце ее бешено колотилось, ладони вспотели. В Вене она хотела выбежать из толпы, но люди стояли слишком плотно, и циничная судьба позаботилась о том, чтобы Александру придвинули поближе к месту казни. Шатающийся палач и почти невидимая, извивающаяся, молящая о пощаде фигура в яме оказались не далее чем в десяти шагах от нее. Александра пристально вглядывалась в спокойные синие глаза, в полускрытый свет, пляшущий в них, и ей казалось, что в его невозмутимости таилась такая глубина, которая при других обстоятельствах, возможно, вызвала бы у нее беспокойство.
– Это была детоубийца, – прошептала она. – Но никому не было никакого дела до того, что убийство она совершила непреднамеренно. Ребенок попытался пролезть у нее между ног в тот момент, когда она сняла с огня горшок с кипящей водой, и вода вылилась на малыша. Никому не было дела и до того, что должны были пережить родители ребенка, увидевшие, как дитя сварилось заживо. Одни желали ей смерти как наказания за ужасную смерть ребенка; другие считали, что одного-единственного сваренного заживо католического ребенка недостаточно. А священники… священники ссорились над открытой ямой… – Широко раскрытыми глазами Александра смотрела прямо в прошлое. Воспоминания были такими яркими, будто все случилось вчера, и одновременно у нее возникало ощущение, что она всю жизнь таскает их за собой, – настолько глубоко они врезались в ее память. – Там стояли два протестантских и один католический священник. Еще до того как палач приступил к казни, они налетели друг на друга и стали размахивать кулаками. Солдатам пришлось оттащить их, чтобы палач мог продолжать.
– К чему ее приговорили? – Голос незнакомца был мягок.
Александра его не слышала. Она снова почувствовала, как в ней поднимается ярость против служителей религии, дерущихся на месте казни, и тоска, оттого что толпа разделилась на два лагеря согласно религиозным убеждениям и принялась орать, свистеть и глумиться. «Вот куда ведут нас обе церкви, – неожиданно мелькнуло тогда в голове Александры. – Мы видим, как они наносят друг другу удары над могилой невинного, и только и ждем, как бы ввязаться в эту драку. Неужели на этом примере мы должны строить свою жизнь, дабы обрести вечное блаженство?»