Хранители Кодекса Люцифера
Шрифт:
А сейчас отца не было, и между ней и матерью обнаружилось еще одно сходство: они обе по нему скучали. Александра снова почувствовала свою отстраненность от любви, в которой она была чем-то вроде пятого колеса в телеге. Испытывая некоторое разочарование, девушка задалась вопросом, не будет ли она сама когда-нибудь относиться к мужчине подобным образом, так что все окружающее окажется для нее на втором месте. Перед ее мысленным взором возникло лицо Вацлава, и она вздрогнула. Затем на смену этому лицу пришло другое, и она вспомнила молодого человека с легкой улыбкой, буйными кудрями и синими глазами, который не сводил
– Ты знакома с семьей Валленштейн-Добрович? – спросила она мать. – Здесь, в Праге?
Агнесс наморщила лоб, на секунду вырванная из задумчивости.
– Есть один Генрих фон Валленштейн-Добрович, напечатавший в прошлом году памфлет, в котором он ругал императора. Его приговорили к штрафу. Насколько мне известно, он покинул Богемию и живет теперь в Саксонии. А что?
– Сколько ему лет?
Агнесс пожала плечами.
– Думаю, столько же, сколько и твоему отцу. Я с ним лично не знакома. Почему он тебя так интересует?
– Это не может быть он, – пробормотала Александра, у него есть сын?
– Понятия не имею. Возможно, у него несколько детей. Как бы там ни было, у этого имени дурная слава. А почему для тебя это так важно, кисонька?
Это детское обращение рассердило Александру, вместо того чтобы смягчить ее. Впрочем, такая реакция скорее была вызвана небрежностью, с которой Агнесс говорила о Валленштейн-Добровиче.
– Куда поехал отец?
Агнесс не ответила.
– Мама!
– Тебе вовсе не обязательно знать все! – резко ответила Агнесс.
Александра вздрогнула. «Да уж, радушный прием, – с горечью подумала она. – И часа не прошло, как я вернулась домой, а на меня уже кричат». Но она сдержалась. В голосе матери она безошибочно уловила нотки страха. Это был не тот страх, который присущ каждому, кто боится за свою жизнь, за имущество, которым владеет, за благополучие любимых. Это был страх перед чем-то, что лежало подобно мрачной тени на прошлом ее родителей – страх, принадлежавший пустоте, присутствующей в истории жизни Вацлава. И эта тень падала на всех членов семьи Александры, о которой ни она, ни ее братья ничего точно не знали, потому что на их вопросы отвечали одно и то же: им не нужно знать все, и это ради их же блага.
Александра подошла к застывшей у окна Агнесс и посмотрела на узкий проулок.
– Она всегда стоит между нами, – заметила она.
– Кто? – удивилась Агнесс.
Помнишь тот жаркий летний день, пару лет назад, когда нам доставили груз с вином, а оба кучера никак не соглашались разгружать, потому что они, видите ли, кучера, а не поденщики?
Та сцена снова возникла перед глазами Александры. Возможно, она тогда стояла у этого самого окна и выглядывала на улицу с той лишь разницей, что окно в тот день было открыто из-за жары. Ее отец и дядя, услышав заявление кучеров, переглянулись, а затем начали ухмыляться. Как будто наяву она видела, как мужчины снимают камзолы и рубашки и подходят к повозке отец с его коренастой фигурой борца и жилистый Андрей.
– Отец и дядя Андрей устроили настоящее соревнование – кто первый захочет отдохнуть. Они затаскивали бочки в подвал чуть ли не бегом. Кучера стояли как громом пораженные.
Агнесс, улыбаясь, кивнула. Александра поняла, что и перед ее мысленным
– После того как они отволокли в погреб первые несколько бочонков, кучера очнулись и стали им помогать, а когда повозку разгрузили, отец приказал вынести всем жаркого и вина.
– Да, я помню: Обоим кучерам было так стыдно, что они не смели смотреть в глаза Киприану и Андрею. Почему ты вдруг вспомнила этот случай?
– Когда работа была закончена, я подошла к дяде Андрею, который мылся в источнике. На груди у него был шрам в форме креста, – ответила Александра.
Улыбка сползла с лица Агнесс, точно так же как сползла тогда с лица Андрея, когда Александра указала на шрам и спросила, откуда он у него. Андрей подмигнул ей и ответил, что это след разбитого сердца, Однако она почувствовала, что шутка далась ему струдом. Позже ей стало ясно, что шрам остался после того самого мрачного периода в жизни ее семьи.
– Она была тогда, и она присутствует сейчас, – продолжила Александра. – Тень, нависающая над всеми нами. У этой тени всегда хватало сил стереть улыбку с лица. Какая тайна скрывается в его прошлом, мама?
Агнесс опустила голову.
– Мама, я ведь тоже член семьи! Почему вы меня из нее исключаете?
– Ты вовсе не должна знать все, – повторила Агнесс и взяла дочь за руку. – Так будет лучше для тебя.
Александра оторопело уставилась на нее, а затем вырвала свою руку.
– Я устала, – заявила она. – Мне лучше пойти прилечь.
– Александра…
Александра закрыла уши ладонями и выскочила из зала. Сердце ее стучало так сильно, что ей не хватало воздуха. Она была уверена, что не ошиблась в происхождении страха матери. Это был тот самый страх, который тень снова впустила в ее жизнь. Ей бы очень хотелось, чтобы Киприан был рядом, чтобы он сказал, что ей незачем так волноваться. Но образ, возникший у нее в мозгу, обнявший ее и сказавший: «Все уже позади», не был образом ее отца. Она видела перед собой прелестное лицо, обрамленное длинными волосами, увидела сияющие синие глаза, почувствовала на себе заинтересованный взгляд. Девушка невольно провела пальцем по тыльной стороне ладони, где до сих пор ощущалось его прикосновение, сочетавшее в себе лед и пламя. Так, значит, у этого имени дурная слава? Ха! Это имя принадлежало единственному человеку, который всерьез относился к ее чувствам, который не поленился заглянуть ей в душу и выслушать ее, в то время как ее собственная семья затерялась среди тайн своего прошлого.
Это было имя Генриха фон Валленштейн-Добровича, и, когда он будто бы обнял ее, нежно прижав к себе, она ощутила, как ей стало жарко и холодно одновременно.
18
Аббат Вольфганг Зелендер чувствовал, как в нем все сильнее разгорается гнев. Им хватало наглости не пускать его в церковь (Как называли здесь церкви? Святилище еретиков!), преграждать ему дорогу – и это в собственном городе, да к тому же, если быть более точным, на земле, принадлежащей монастырю.