Хранители могил
Шрифт:
— Ребекка узнает все, что должна знать, когда это будет нужно. Мэйлин отличалась редкой предусмотрительностью. Она заранее привела все в порядок.
— О каком порядке ты говоришь, отец? — не выдержал Байрон. — Я заглянул в так называемый кабинет Мэйлин. Там нет ни одной ее бумажки! Только то, что ей передавала наша секретарша. Никаких папок с просьбой передать Ребекке. Даже завалящего конверта с письмом к внучке не нашлось. Такое ощущение, что Мэйлин собиралась жить вечно.
Байрон старался говорить спокойно, но у него этого не получалось. В нем вдруг прорвалась досада мальчишки-подростка, от которого взрослые что-то утаивают.
— Отец, по-моему, мы с Ребеккой находимся в одинаковой ситуации. И Мэйлин, и ты темнили, как могли. Прежде я мирился с таким положением вещей. Но больше не могу. И не хочу. Если ты считаешь меня полноправным партнером в похоронном деле, то хватит тайн и недомолвок!
— Всему свое время, — невозмутимо ответил сыну Уильям. — То, что женщины рода Барроу всегда были в курсе всех смертей в Клейсвилле, — это традиция. Мэйлин — не канцелярская крыса, чтобы заниматься разной писаниной. Не знаю, какие папки и конверты ты рассчитывал найти в ее кабинете. Я же тебе сказал: Мэйлин была очень предусмотрительной. Это тоже традиция женщин из рода Барроу.
Уильям вышел. Байрон слушал затихающие отцовские шаги в коридоре. Мягкий серый ковер довольно быстро их заглушил.
— Традиции, — повторил Байрон. — Черт бы побрал ваши традиции.
Это «универсальное объяснение» он слышал не первый раз. Еще в школе оно казалось Байрону шитым белыми нитками. И оно же было главной причиной, почему на следующий день после окончания школы Монтгомери-младший уехал из Клейсвилла и странствовал восемь лет. За все эти годы объяснение не приобрело для него ни капли смысла. Наоборот: отцовские недомолвки и отговорки вызывали все более сильную досаду и раздражение. Байрон знал: в маленьких городах полно разных странностей, но Клейсвилл был не просто заурядным городишкой со странностями. У него имелась некая отличительная черта. Из всех прочих городишек можно было уехать навсегда и больше не возвращаться. Ты забывал о городе, и город забывал о тебе. Только не Клейсвилл. Он почему-то неотвратимо тянул к себе назад.
Большинство жителей этого города вообще не выезжали за его пределы. Здесь они рождались, жили и умирали. Только покинув Клейсвилл, Байрон ощутил, насколько крепки корни, связывающие его с родным городом. Его сразу же потянуло вернуться. Поначалу Байрон пытался объяснить эту странную тягу «комплексом провинциала», боящегося больших городов. Он надеялся: со временем все пройдет. Однако время шло, а тяга лишь усиливалась. Пять месяцев назад Байрон почувствовал, что больше не в силах противиться «зову Клейсвилла», и после многолетних скитаний вернулся.
За эти восемь лет на какие только уловки не шел Байрон, пытаясь оторваться от Клейсвилла. Он пробовал обосноваться в небольших городах, убеждая себя, что жизнь в мегаполисах — не для него. Когда эта уловка «не прокатывала», он перебирался в большой город, но через какое-то время находил причину, почему не может там жить. Байрон менял города и штаты, а Клейсвилл упорно тянул его к себе. Он пожил в Нэшвилле и Чикаго, в Портленде и Финиксе, даже в «райском» Майами. И везде он врал себе, связывая отъезд с неподходящим климатом, плохой экологией, чуждой культурной средой, отсутствием дружеских контактов или неудачно выбранным похоронным бюро. Десятки причин, и ни одной истинной. За восемь лет он успел пожить в тринадцати
Странное дело: стоило ему пересечь границу Клейсвилла, и всякая страсть к путешествиям сошла на нет. И что еще удивительнее: исчезла и непонятная тяжесть в груди, которая с годами стала все ощутимее.
Может, и Бекс испытывала схожие чувства к Клейсвиллу? Но ведь она родилась в другом месте и сюда приехала не в раннем детстве, а подростком. Здесь Ребекка прожила неполных три года, и потом они с матерью уехали. Даже выпускные экзамены она сдавала в другом месте. Неполных три года определили жизнь Байрона на все последующие годы. Элла покончила с собой, Ребекка уехала. Байрон скитался по чужим городам и тосковал по сестрам Барроу.
Из кабинета секретарши (она же — управляющая похоронного заведения и универсальная помощница) доносился отцовский голос. Уильям расспрашивал о подготовке к церемонии прощания и похоронам. Убедившись, что все идет, как надо, он наверняка спустится вниз — навестить Мэйлин. К этому времени покойную уже вымыли и одели. С прической и умеренным количеством косметики лицо Мэйлин выглядело более живым. Однако традиция Клейсвилла запрещала применение любых химических веществ, замедляющих разложение. Тело должно быть возвращено земле без каких-либо ядов (исключая те, что оно накопило само за годы жизни).
Традиция.
Это было единственным словом, которое Байрон слышал в ответ на свои нескончаемые вопросы. Иногда ему казалось, слово «традиция» — не более чем вежливая замена более категоричной фразе вроде «Эта тема не обсуждается». Но что больше всего поражало Байрона — большинство жителей Клейсвилла вполне удовлетворялись таким объяснением. Даже его сверстники. Стоило Байрону вслух усомниться в городских традициях, это вызывало одинаковое недоумение у горожан разных поколений. В Клейсвилле никто ничего не хотел менять и тем более — ломать.
Байрон выбежал из отцовского кабинета и перехватил Уильяма на лестнице, ведущей в подвал, где находилась гримерно-одевальная комната и складские помещения.
— Отец, я хочу еще раз наведаться в дом Мэйлин… посмотреть, что к чему. Если я тебе сейчас не нужен…
— Ты мне всегда нужен.
Монтгомери-старший улыбнулся. Часть морщин на его лице были вызваны улыбкой, другая часть — заботами, но в целом все они говорили о неумолимо надвигающейся старости. Когда родился Байрон, Уильяму было почти пятьдесят. В таком возрасте кое у кого из его друзей уже появлялись внуки, а он стал отцом своего первого и единственного ребенка. Многих друзей Уильяма уже не было в живых, но в отличие от Мэйлин, все они умерли своей смертью.
— Так я поехал? Может, там нужно что-то сделать? Ты скажи, я сделаю.
— Там все сделали и без нас с тобой. Прости меня, Байрон. Я не могу сейчас ответить на все твои вопросы. — Уильям открыл дверь на лестницу. — Но правила есть правила.
— Я вернулся в Клейсвилл. Внешне это выглядело вполне объяснимо: сын вернулся, чтобы помогать своему пожилому отцу. Но дело было не только в этом. И ты, наверное, знал.
Сказанное Байроном не было вопросом, и все же Монтгомери-старший ответил на них: