Хребет Мира
Шрифт:
— Поэтому я должен их найти, хотя и понимаю, что сейчас они уже на подходе к Долине Ледяного Ветра. — И он тоже усмехнулся. — Вот уж они повеселятся, когда я появлюсь перед ними, пеший, в изорванной и грязной одежде.
— Вы выглядите так, словно с кем-то подрались, — заметил Довинкл, кивая на ссадины, оставшиеся после камнепада и схватки с гоблинами.
— Да так, потасовки с гоблинами да огром, ничего серьезного, — отмахнулся Бродяга. Оба торговца подняли брови, но не посмели усомниться в его словах — тот, у кого были такие товарищи, не стал бы привирать.
— Мы приглашаем вас переночевать сегодня с нами, сударь, — предложил Петтерс, — или остаться с нами столько, сколько пожелаете. Правда, мы возвращаемся в Лускан, то есть совсем не в ту сторону, куда вам нужно.
— Я принимаю приглашение на сегодня, — ответил Морик, — и, возможно… — Он задумчиво замолчал, потирая переносицу.
Петтерс и Довинкл выжидающе подались к нему.
— Не подскажете ли, где бы я мог купить хорошую верховую лошадь? — спросил Морик. — И еще, возможно, добротный костюм. Мои друзья сошли с торной дороги, так что у меня еще есть надежда обогнать их. Представляю себе, как вытянутся их лица, когда они вступят в Одинокий Лес, а я их там жду да еще выгляжу таким молодцом.
Все мужчины одобрительно заулюлюкали.
— Так ведь у нас есть и то и другое, — взревел Петтерс и, передвинувшись к Морику, хлопнул его по плечу, и тот сморщился, поскольку как раз там у него был большой синяк. — И мы можем уступить это лорду Брандебургу по сходной цене!
Они поели, поболтали, посмеялись. В конце концов, Морик выторговал у них самую сильную верховую лошадь и отличный костюм из прекрасной материи, двух оттенков зеленого, с золотым шитьем, всего за небольшую часть того, что это стоило бы в Лускане.
Морик остался в их лагере на ночь, но с первыми лучами солнца ускакал, направляясь к северу и распевая веселую песню. Когда караван скрылся из виду он свернул на запад и пришпорил лошадь, прикидывая, как бы еще больше изменить внешность, прежде чем он доберется до маленького владения.
Он надеялся, что чародея там уже не будет. Чародеев Морик ненавидел.
Эррту все же нашел его. Вульфгар сидел во мраке своей подвальной темницы, и ему некуда было деться от жгучих воспоминаний, душевной муки, ставшей его второй натурой за годы страданий в лапах Эррту и его дьявольских приспешников.
Демон вновь издевался над ним, подсылая чарующих любовниц, а потом уничтожая плоды его семени.
Он вновь явственно видел стоящего перед ним демона с ребенком — его, Вульфгара, ребенком — в могучих руках. Варвару была омерзительна сама мысль, что он зачал полудемона, но при этом он помнил, что это дитя — невинное — было плоть от плоти его.
Эррту распахнул мерзкую слюнявую пасть, обнажая страшные собачьи клыки. Головка ребенка целиком поместилась между челюстями. Эррту сомкнул клыки…
Вульфгар ощутил, как легкие пальцы суккуб пробегают по его телу, и от страха проснулся. Он закричал и завертелся, сбивая
Всхлипывая, он спрятал лицо в ладони и упал на грязный пол, вне себя от гнева и горя. Потом он услышал шаги в коридоре и понял, что именно вырвало его из кошмара. Подняв глаза, он увидел неяркое мерцание факела в зарешеченном оконце двери.
Вульфгар отодвинулся и сел прямо, стараясь держаться с достоинством. Он вспомнил, что приговоренным часто дается возможность на исполнение последнего желания. Он бы попросил бутылку виски покрепче, чтобы в последний раз вытравить жуткие образы из памяти.
Теперь огонь горел прямо за дверью его камеры, через решетку на варвара смотрел лорд Ферингал.
— Ну что, ты готов сознаться в своем преступлении, собака? — спросил он.
Вульфгар посмотрел на него долгим пристальным взглядом.
— Ну что ж, ладно, — продолжал молодой человек. — Мой верный кучер узнал тебя, так что по закону я лишь обязан объявить, в каком преступлении ты обвиняешься и каково будет наказание.
Вульфгар молчал.
— За грабеж на дороге тебе отрубят руки, — будничным тоном возвестил лорд Аук. — Но за самое тяжкое преступление… — Его голос вдруг сорвался, и при слабом отблеске факела Вульфгар увидел, что его лицо исказилось, как от боли.
— Мой господин, — поторопил его Темигаст, стоящий за спиной молодого лорда.
— За самое тяжкое преступление, — снова начал лорд Ферингал более твердым голосом, — за надругательство над леди Меральдой ты будешь публично кастрирован, затем закован в цепи и оставлен па всеобщее обозрение на один день. После чего, негодяй, тебя сожгут, привязав к столбу.
Когда прозвучало второе обвинение, варвар открыл рот от изумления. Ведь он же как раз спас женщину от такой участи! Ему хотелось сорвать дверь с петель и выкрикнуть это во весь голос прямо в лицо лорду Ферингалу. Но он остался неподвижно сидеть, не возражая против несправедливого приговора.
А может быть, справедливого? Разве он не заслужил такой расплаты? Да и какое это имеет значение?
В этом все и дело, решил он. Ему было все равно. Смерть принесет ему освобождение. Пусть лорд Ферингал убьет его, и дело с концом, им обоим так будет лучше. Женщина ложно обвинила его, ну и ладно, хотя он и не понимал, зачем она это сделала.
— Тебе нечего сказать? — властно спросил лорд Ферингал.
— Ты исполнишь мое последнее желание?
Молодого человека заметно передернуло.
— Ничего ты не получишь! — вскрикнул он. — У тебя будет одна ночь. И ты будешь сидеть, голодный и жалкий, и думать о своей страшной участи! — Он бросил на Вульфгара последний уничтожающий взгляд, после чего удалился в сопровождении слуг. Но Темигаст, оставив себе один факел и сделав стражникам знак идти, остался. Он долго стоял у двери в темницу, глядя на Вульфгара.
— Уходи, старик, — проворчал великан.
— Ты не стал отрицать второе обвинение, — заметил Темигаст, — хотя и заявлял мне, что невиновен.