Хребет Скалистый
Шрифт:
— За что же се застрелили?
— Да тут вишь как получилось. На углу нашего переулка и Казачьей дамбы домик такой аккуратный, кирпичный стоит. Может, заметили? Так в этом доме жил какой-то офицер, не то из полиции, не то из гестапо. Самойлиха с ним дружбу водила. То ли она через него наших людей выдавала, то ли у ней с ним любовь была. Скорей всего, и то и другое. Словом, она к нему частенько хаживала. Так вот он ее и застрелил. Хозяйка этого дома говорила, что Самойлиха украла у него какую-то картинку и не хотела отдать,
— Как фамилия той женщины, что рассказывала это?
— Фамилия ее была Кальницкая, — вмешалась Волощук, — ее уже в живых нет, но верить ей можно. Она зря никого оговаривать бы не стала, тем паче в воровстве обвинять.
— Насчет воровства, пожалуй, точно, — зачастил, как пулемет, говорливый Кузьма Алексеевич, — потому как этот офицер да с ним его два денщика весь Самойлихин дом перевернули. Целый день что-то искали, но, видать, так и не нашли, потому что ушли злые как собаки.
— А дочь? Валентина, вы говорите? Начала снова рассказывать Волощук:
— Валентины во время оккупации в городе не было. Она в начале сорок второго года вышла замуж за какого-то старика и уехала в Сочи. Кваша — это ее фамилия по мужу. Вернулась она уже после того, как город был освобожден.
— А ее муж? Имя не знаете его?
— Да тут не поймешь. Она чего-то путает с ним. То говорит, разошлись, то умер. Не поймешь. А имя его Федор Федорович.
Решетняк отметил что-то на лежащем перед ним листе бумаги и задал еще вопрос:
— А чем занимается Валентина Кваша?
— Я же говорю, мать ее на свой манер воспитала. Она как устроится куда, месяц-два поработает и бросит. Потом полгода, а то и больше не работает, говорит — не может устроиться. Врет, конечно. Мотается по станицам. Привозит оттуда какие-то ящики, мешки. На базарах днюет и ночует. По всей видимости, спекулирует по мелочам.
Пока понятые рассказывали, лист белой бумаги, лежавший перед подполковником, покрылся записями. Он подвинул его Гайде. Младший лейтенант прочел написанное, молча поднялся и двинулся к двери.
На листе было написано: "I) Проверить, задерживалась ли за спекуляцию Валентина Кваша. 2) Запросить телеграфом Сочи, проживает ли там Федор Федорович Кваша. Если нет, то когда и куда выбыл. Вообще, сообщить все, что известно о нем. 3) Когда и откуда прибыл в Краснодар Иван Нижник (кличка Ванька Каин)? 4) Опергруппе произвести обыск на квартире Нижника. Изъять переписку, документы и оружие".
— Вы в управление не ездите, младший лейтенант, — остановил Гайду Решетняк, — а позвоните опять по телефону и распорядитесь, чтобы приехали за трупом.
Солнечные лучи уже ярко освещали комнату. Решетняк раскрыл свой чемоданчик. С интересом наблюдавшие за ним понятые увидели в чемоданчике фотоаппарат и в кожаном чехле несколько одинаковых бутылочек с какими-то жидкостями и порошками, большую круглую лупу с ручкой, трехгранную линейку, электрический
Подполковник вытащил фотоаппарат. Он сфотографировал с нескольких точек комнату и труп.
— Товарищ подполковник, — заговорил Степенко, — а я убитого несколько раз видел.
— Что же тут особенного? — ответил Решетняк, продолжая заниматься своим делом. — Вы в милиции служите давно. Кто же из нас не знал Ваньку Каина! Личность известная.
— Да нет, товарищ подполковник, я по службе раньше с ним не встречался. А видел я его с хозяйкой этой хаты Валентиной Квашей. Он ее по вечерам провожал, а иной раз и ночевать у нее оставался.
— Вот как! — заинтересовался Решетняк. — Постарайся припомнить, когда вы его видели первый раз и когда последний. Кончим обыск, поговорим об этом по-подробнее
Обернувшись к доктору, подполковник попросил:
— Помогите обыскать труп, доктор.
Прежде всего они очень аккуратно вытащили из сжатого кулака убитого обрывок бумаги.
Из внутреннего кармана пиджака был извлечен бумажник. Решетняк вместе с понятыми начал рассматривать его содержимое, а доктор продолжал обыск.
В бумажнике был недавно выданный одним из отделений милиции Краснодара паспорт на имя Ивана Нижника. В паспорте значилось, что он выдан на основании справки из исправительно-трудовых лагерей. Здесь же была заверенная нотариусом копия этой справки. В ней говорилось, что Нижник освобожден из места заключения по отбытии наказания.
В другом отделении бумажника лежала толстая пачка сторублевок. Решетняк пересчитал их. Денег было около трех тысяч.
— Ишь ты, — удивился Кузьма Алексеевич, — денег не взяли! А я думал, грабитель.
— Да нет, — задумчиво отозвался Решетняк, — тут что-то другое.
— Может, месть? — высказал предположение возвратившийся Гайда.
— Может, и месть, — согласился Решетняк. — Многое что может быть. Версий можно придумать десятки. Но какая из них верна?
Доктор выкладывал па стол содержимое карманов Нижника. Тут была целая связка ключей и отмычек, еще несколько рублей, расческа, небольшой финский нож в потертых кожаных ножнах.
— А вот эта «фомка» была за голенищем сапога. — В руках доктора поблескивал коротенький ломик с чуть загнутым концом. Самое жало этого загнутого конца в одном месте имело небольшую зазубрину.
Гайда каллиграфическим почерком записывал в бланк протокола обыска все найденное у убитого. Решетняк еще раз сам обыскал труп и разрешил увезти его в морг.
— Вы уверены, доктор, что Нижник убит из пистолета? — спросил он эксперта, уходящего вслед за санитарами, приехавшими за трупом.
— Совершенно уверен. Картина предельно ясная. Было два выстрела. Я извлек одну пулю. Калибр — девять миллиметров. Следовательно, маузер парабеллум или кольт.