Хреновинка [Шутейные рассказы и повести]
Шрифт:
И все, кого просил Дикольчей, обещали ему всякую подмогу. Даже студент географического института, сын местного крестьянина, Александр Егоров, задержавшийся, по болезни, на зимних каникулах в деревне, — и тот как будто склонен был держать сторону Дикольчея.
Хотя в московском предписании определенного решенья не было — Москва лишь интересовалась мнением сельской общины по столь исключительному делу, — но Ненила и Варвара появление бумаги из столицы объяснили по-своему: Москва-де обратно разменяться приказала.
И, к великому удивленью, снова поднялся
— Матушка, богородица Иверская, поверни дело обратно! Шепни во сне милостивому председателю плешастому, чтоб несуразную бумагу нашу разорвал вдоль и поперек и в печку бросил! Матушка, услышь мольбу. А я те дар принесу большущий: тонкого-растонкого холста кусок…
Так преждевременно убивались по-пустому две темных деревенских женщины. И посмотреть на них со стороны — смешно и жалко.
— Дуры вы, дуры длинноволосые. Хоть бы остриглись, что ли, — журит свою Варвару Ксенофонт. — И кой же вас черт толкал по комиссиям-то шляться? А пришло дело к расчету — на попятную?! Эх вы, нелюди!
— Да, это та дылда-то… Ненилка-а-а… — пускала Варвара пузыри, утирая по-детски кулаками слезы. — Она все подбивала меня, она-а-а…
— Да что она тебе, муж, что ли, Ненила-то твоя?
— Тебя, дурака большебородого, было мне жал-ко-о-о… Трудов твоих над чужой землей жалко-о-о…
Собрание сельского общества назначено на воскресенье. А в субботу местной молодежью был организован предварительный митинг.
— Надо, товарищи, осветить вопрос со всех сторон. Дело вопиющее. Стопроцентное.
На митинг, в большое помещение школы, собралось немало народу.
Дикольчей пришел спозаранку и нарочно уселся против сцены, чтобы быть на виду у председателя митинга и молодежи. Он чувствовал себя именинником, на нем перешитые Ксенофонтовы желтая рубаха и широченные штаны, щеки его чисто выбриты, усы закручены кольцами, вид боевой, победоносный. И на картузе, где-то добытая им, медная красноармейская звезда.
Пред началом пришел Ксенофонт с Варварой и сели рядом с Дикольчеем. Тогда Дикольчей многозначительно сплюнул, быстро сорвался со скамьи и, крикнув: „Убежденья мои не позволяют!“ — пересел. Щеки и уши его вспыхнули, он не спускал черно-красных глаз с сидевшей на сцене молодёжи и даже подхалимно подмигнул председателю комсомола, шустрому Паньке Вкуснову: мол, примечай, Пантюха, каков я есть, с печенкой, селезенкой, с потрохами — весь я, братцы, ваш.
За
В дверях показалась с заплаканным красным, некрасивым лицом Ненила. Она с саженной высоты усмотрела, где муж, и полезла к нему прямо через народ, опрокидывая пустые скамьи.
— Ишь, прется… Слон заморска-ай, — сердито протянул старик, которому упавшая скамья отдавила ногу.
И митинг начался.
— Товарищи крестьяне! — начал черненький, с задорным лицом председатель комсомольцев, Панька Вкуснов. — И вот, значит, товарищи, пред нашими взглядами всем известное дело, которое навязло у всех в зубах. И, несмотря, на зубы, его все-таки надо жевать, жевать, да еще раз жевать…
— А потом выплюнуть, — крикнул кто-то из темного угла.
— Благодарим за суфлерство! — ухмыльнулся во всю широкую рожицу шустрый Панька Вкуснов. — А потом, совершенно верно, в разжеванном естестве взять да выплюнуть в Москву на заключение, ибо Москва, Высшая земельная комиссия требует от вас, товарищи крестьяне, целиком и полностью, вашего мнения по сему поводу. И тода Москва решит, да или нет. Значит, предвидя это, на нас лежит стопроцентная нагрузка. Прошу, кто сознательный, скорей обдумать и, не задумываясь, высказаться в краткий срок. Прошу записаться ораторов. Серж! Принимай записки.
— А где карандаши? А где бумага? — опять насмешливо крикнул тот же голос. — А где грамотные?
Тогда поднялась Ненила и засопела так тяжко, словно залезла с поклажей на крутую гору.
— Я записываться, конешно, не умею, — сказала она дрожащим басом. — Я была, известное дело, у самого, конешно, председателя.
— Гражданка, сядьте! не ваш черед!
— Не сяду, андели мои, не сяду! — закричала, завсхлипывала Ненила. — Не сяду, покудь не посадите меня окончательно на хутор! Не желаю в обратную меняться!
— То есть как? Вы ж сами, гражданки… Вот копия вашего ходатайства.
— Рвите бумажку, андели мои! Рвите!..
Раздался дружный хохот. А Дикольчей незаметным образом, но со всей силы, как клещами, щипнул жену за холку: — Сядь, чертова баба, сядь!
И от стола звонок и окрик:
— Да сядьте же, гражданка Колченогова!
Баба села и, повернув к мужу озверевшее лицо, заскрежетала зубами. Дикольчей опасливо и быстро отъехал от супруги на аршин и тоже, стискивая зубы, зашипел:
— А, ну, попробуй, вдарь, вдарь, дьявол… — Потом вскочил и крикнул: — Товарищи организаторы! Не слушайте ее! Она с ума сошла!
— Тише, товарищ, сядьте! Слово предоставляется товарищу Стукову.
Встал сидевший за столом молодой мужик в шинели, бывший красноармеец, отхлебнул из кружки воды и начал…
Во время его речи Ксенофонт благодушно улыбался, потому что ясно слышал все слова. Озираясь вправо, влево и назад, победоносно улыбался и Дикольчей: речь говорившего не влетала в его уши, он был уверен, что оратор толкует в его пользу и обратная мена, конечно, совершится.