Христа распинают вновь
Шрифт:
Но чем ближе они подходили к селу, тем яснее видели, что у колодца святого Василия толпились собравшиеся там люди; одни сидели на земле, другие ходили взад и вперед, размахивая палками, и до Манольоса уже долетали угрожающие выкрики.
Манольос остановился и обернулся к своим товарищам.
— Друзья, — сказал он, — мне кажется, они будут сопротивляться… Женщины пусть останутся здесь и ждут, а мы, мужчины, пойдем вперед, и бог нам поможет! Мы пойдем мирно, ибо справедливость на нашей стороне, но если они во что бы то
Женщины остались ждать, рассевшись в кружок на скалах, а мужчины пошли вперед. Но не прошли они и ста шагов, как над головой Манольоса пролетел камень, потом другой, третий, и, наконец, посыпался целый град. Толпа зашевелилась и двинулась на саракинцев; впереди, по-медвежьи тяжело ступая, шел злой, неровно остриженный Панайотарос.
— Что же нам делать? — закричал Лукас, человек-великан. Неужели мы допустим, чтобы они нас прогнали? Берите тоже камни и пойдем на них!
Но вмешался Манольос:
— Остановитесь! Не нужно проливать кровь, братья!
Послышались выкрики:
— Назад! Назад! Никто из вас не войдет в село! Назад!
Манольос вышел вперед, замахал руками, показывая знаками, что он хочет говорить.
— Братья, братья, слушайте меня!
— Проклятый! Вор! Убийца! Большевик!
И все яростно бросились на него. Но Панайотарос протянул свои ручищи и заревел:
— Пусть никто не тронет его! Это моя добыча, я его сожру!
И кинулся на Манольоса.
Но саракинцы уже окружили своего вождя.
— Кто тронет Манольоса, — крикнул Лукас, схватив огромный камень, — тому разобью голову, как арбуз!
А тем временем пономарь, подученный попом Григорисом, бегал вокруг и голосил:
— Он отлученный! Бей его, Панайотарос, да освятит господь твою руку!
Прибежал запыхавшийся учитель.
— Что здесь происходит? — закричал он. — Люди, остановитесь во имя господа бога!
— Они хотят разграбить наше село, занять его, — вопил пономарь.
— Мы хотим собрать урожай с наших виноградников, учитель, — кричали саракинцы. — Они — наши, их подарил нам Михелис!
— Михелис объявлен сумасшедшим, подарок недействителен! — пропищал старик Ладас, прятавшийся за спиной учителя.
— Подарок недействителен! Вон! Вон! Большевики, продажные шкуры, предатели!
Тогда Панайотарос, нагнув голову, как бык, кинулся на Манольоса. Но Лукас поднял обеими руками огромный камень и швырнул его в Панайотароса. Камень ударил Панайотароса по колену, и он упал на землю, Лукас бросился на него, оседлал, начал яростно избивать. Панайотарос, собрав все свои силы, вскочил на ноги и схватил противника за талию. Рыча, они покатились по земле. То один, то другой оказывался наверху.
Пономарь
— Проклятый! — взвыл он и метнул камень.
Камень попал Манольосу в бровь. Брызнула кровь и залила его лицо.
— Убивают нашего Манольоса, вперед!
Саракинцы с криком ринулись в драку.
С диким воем саракинцы схватились с ликоврисийцами. Старик Ладас пустился наутек, учитель попытался разнять дерущихся, но его начали безжалостно колотить с обеих сторон. Тем временем какой-то мальчишка побежал в село и радостно объявил там:
— Убили Манольоса, убили проклятого!
Костандис выскочил из своей кофейни, схватил дубину и побежал к дерущимся.
— Где? Где? — кричал он мальчику, когда тот пробегал мимо.
— У колодца святого Василия!
Костандис бросился туда, по дороге встретил Яннакоса, они побежали вместе, не обменявшись ни единым словом.
Около колодца саракинцы и ликоврисийцы слились в один рычащий клубок, катающийся по камням. Женщины с Саракины, сильные, с огрубевшими от тяжелой работы руками, тоже приняли участие в битве; охваченные яростью, они дрались не хуже мужчин.
— Манольос, Манольос… — раздались два хриплых, задыхающихся голоса.
Манольос, сидевший на пашне и перевязывавший свою рану, узнал голоса и поднял голову.
— Я здесь, братья, — закричал он, — не бойтесь!
В эту минуту старик Ладас, пристроившись на скале, радостно заверещал:
— Ага едет, ага едет!
Послышалось конское ржанье, и к колодцу стремительно, так что из-под копыт кобылы посыпались искры, подлетел мертвецки пьяный ага с серебряными пистолетами за поясом, с длинным ятаганом, в красной феске. Он на скаку осадил лошадь, она встала на дыбы, но ага, прижавшись к ее шее, не упал. Он вытащил пистолет, выстрелил в воздух и заорал хрипло и грозно:
— Гяуры!
Клубок тут же распался. По одну сторону стали саракинцы, по другую — ликоврисийцы, все с избитыми лицами, в пыли, в крови. Посредине лежал израненный учитель. Он попытался встать, чтобы приветствовать агу, но не смог.
— Гяуры! — снова закричал ага, глядя налитыми кровью глазами на саракинцев. — Чего вы хотите в моем селе? Вон отсюда, гяуры!
Манольос вышел вперед.
— Уважаемый ага, — сказал он, — у нас есть виноградники в Ликовриси, мы пришли собрать с них урожай, они принадлежат нам!
— Пропадите вы все пропадом! Откуда и с каких это пор они принадлежат вам? Где вы их нашли, голодранцы?
Со скалистого уступа, хихикая, свесился скряга Ладас.
— Нам их подарил Михелис! — ответил Манольос.
— Его подпись, несчастные, не имеет силы, она недействительна! Он — несовершеннолетний, — сказал ага.
— Не несовершеннолетний, а ненормальный!
— Это одно и то же, скряга, — помалкивай!
Ага вытащил свой пистолет и прицелился в Ладаса.