Христианство: Античность, Византия, Древняя Русь

Фроянов Игорь Яковлевич

Гораздо сложнее обстоит дело с центральным персонажем христианской традиции — Иисусом Христом. При этом мы имеем в виду собственно научное решение проблемы, то есть отношение к теме Христа как к возможному историческому факту, а не как к мистической концепции сына божьего. Круг источников, относящихся к этой теме, достаточно обширен и разнообразен. Из них можно выделить две главные группы — новозаветные сочинения и произведения античных языческих писателей. Правомерно начать наш разбор с первой группы свидетельств, поскольку она и в данном случае является основной. Новозаветная традиция как будто рисует нам облик Иисуса Христа в развитии. В самом деле, в Откровении Иоанна облик нового мессии рисуется достаточно абстрактно: автор Откровения исповедует веру в помазанника божьего — Иисуса Христа, он знает, что Христос уже был среди людей, пострадал за них, приняв на себя их грехи, вновь воскрес, и он истово верит в скорый новый приход мессии. Однако в остальном представления

его о мессии — Христе туманны и расплывчаты. Христос в Апокалипсисе лишен конкретных черт, практически не обладает земной биографией. Более того, его образ является множественным, дробясь на ряд более или менее сказочных воплощений. Можно насчитать по крайней мере четыре такие главные ипостаси мессии — Христа в Откровении Иоанна. Первой является уподобление мессии Сыну человеческому: «Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною; и, обратившись, увидел семь золотых светильников, и, посреди семи светильников, подобного Сыну человеческому, облеченного в подир и по персям опоясанного золотым поясом: глава его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи его — как пламень огненный; и ноги его подобны халколивану, как раскаленные в печи; и голос его — как шум вод многих. Он держал в деснице своей семь звезд, и из уст его выходил острый с обеих сторон меч; и лицо его — как солнце, сияющее в силе своей» (1, 12–16).

Образ, как видим, совершенно сказочный, слепленный нехитрыми, традиционными средствами народной фантазии. И тем не менее это образ мессии. Сомнения устраняются последующим описанием: «И когда я увидел его, то пал к ногам его, как мертвый. И он положил на меня десницу свою и сказал мне: не бойся; Я есмь первый и последний. И живый; и был мертв, и се жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти» (1, 17–18). И как бы в подтверждение этого несколько позже «подобный Сыну человеческому» вновь появляется в Апокалипсисе — на этот раз он является сидящим на светлом облаке, на голове его золотой венец, а в руке — острый серп, которым он свершает мистическую жатву на земле — творит страшный суд (14, 14 слл.).

Это первая, но не единственная ипостась мессии в Откровении Иоанна. Другая, играющая особенную роль в срединной части Апокалипсиса, — «агнец как бы закланный», который также является образом вполне сказочным — он имеет семь рогов и семь очей, каковые суть семь духов божьих, — и который также мыслится воплощенным мессией. «Ибо, — возглашается в Откровении, — ты был заклан, и кровию своею искупил нас богу из всякого колена и языка и народа и племени, и соделал нас Царями и священниками богу нашему; и мы будем царствовать на земле» (5, 6–10).

И наконец, еще два образа, в которых тоже надо видеть воплощения мессии: рожденный женою, облеченною в солнце, «младенец мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным» (12, 1–5), и «сидящий на белом коне» вождь воинств небесных, грозный воитель и судья, одолевающий силы зла и сковывающий дракона (последний и есть дьявол и сатана) на тысячу лет. Облик этого «сидящего на коне» по-своему замечателен, являя собой причудливое переплетение сказочных и мистических элементов: «Очи у него как пламень огненный, и на голове его много диадем; он имел имя написанное, которое никто не знал, кроме его самого; он был облечен в одежду, обагренную кровию. Имя ему: Слово божие. И воинства небесные следовали за ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый. Из уст же его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; он топчет точило вина ярости и гнева бога вседержителя. На одежде и на бедре его написано имя: Царь царей и Господь господствующих» (19, 11 слл.).

Разумеется, все эти образы суть ипостаси мессии, в их прорисовке без труда обнаруживаются и единая духовная концепция, и повторяющаяся комбинация некоторых излюбленных автором элементов (исходящий из уст обоюдоострый меч, железный жезл, серп, предназначенный для жатвы, и т. п.). Однако примечательна именно вариантность образа мессии, выдающая, по-видимому, раннюю стадию его формирования, когда и самый облик его мыслился достаточно туманно, и возможны были различные его варианты.

Следующий этап представлен посланиями апостола Павла в дошедшей до нас редакции. Здесь встречается целый ряд более конкретных упоминаний о происхождении, жизни и судьбе Иисуса Христа: он потомок Давида, рожденный смертной женщиной, воспитанный первоначально в традициях иудейской религии, пострадавший за грехи людей и умерший мученической смертью в Иерусалиме, однако воскресший на третий день.

Но совершенно разработанными идея и образ христианского мессии предстают только в евангелиях: здесь подробно прослеживается родословие Христа, рассказывается о мистическом зачатии Марии, обрученной с Иосифом, и рождении Иисуса в Вифлееме. Далее в евангелиях повествуется о том, как Иосиф с Марией и младенцем Иисусом, спасаясь от козней иудейского правителя Ирода, бежали в Египет, а позднее вернулись в Палестину и обосновались в Галилее, в Назарете; как Иисус принял крещение от Иоанна и сам обратился

к проповеди сначала в Галилее, а затем и в Иерусалиме; как он возбудил своей популярностью в народе подозрение и ненависть иудейских первосвященников; как был схвачен ими, представлен на суд сначала иерусалимского синедриона, а затем римского наместника Понтия Пилата, был признан виновным в неверии и мятеже и предан мучительной казни; как на третий день после этого воскрес, вновь явился своим ученикам и призвал их продолжить его проповедь среди народов.

Рассмотренный таким образом материал новозаветных сочинений, естественно, подсказывает вывод о развитии идеи и образа христианского мессии от абстрактного, общего и туманного представления о спасителе к более конкретному представлению о богочеловеке, наделенном земной биографией. Этот вывод как будто бы вписывается в то общее развитие темы мессии, которое открывается ветхозаветными пророчествами и находит продолжение в облике кумранского учителя справедливости, а завершается евангельским Христом. Если принять во внимание несомненную идейную и даже литературную зависимость евангельского образа мессии от более ранних, ветхозаветных разработок (ср. не только общую тему страдания и жертвы за грехи людские, но и такие конкретные элементы в судьбе мессии, общие в Ветхом и Новом заветах, как распятие на кресте вместе со злодеями, надругательства над распятым, деление палачами его одежд и пр.), то заключение в духе критического направления о неисторичности Христа кажется вполне закономерным.

И все же такой вывод должен рассматриваться не как безусловное заключение, а как всего-навсего вероятная гипотеза, не исключающая оговорок и иных возможностей решения. В самом деле, сделанное выше на основе анализа новозаветной традиции радикальное заключение опирается, в свою очередь, не на факт, а на предположение — на принятую весьма вероятную, но не безусловную схему относительной и абсолютной хронологии новозаветных сочинений. Мы не должны забывать, что прототипы сохранившихся редакций апостольских послании и евангелий могли быть созданы еще в середине I века, то есть примерно в то же время, каким обычно датируется Апокалипсис, что ставит под сомнение и принятый взгляд на поэтапность возникновения новозаветной литературы, и саму идею развития образа христианского мессии. Но и без того промежуток времени, отделяющий создание Апокалипсиса от завершающих редакций апостольских посланий и евангелий, слишком короток — всего каких-нибудь тридцать или сорок лет, — чтобы допустить без всяких оговорок столь стремительное развитие темы Христа. Наконец, надо принять во внимание и жанровое своеобразие новозаветных сочинений, которое должно было диктовать различный подход к интерпретации этой темы: в пророческом Откровении Иоанна она, естественно, должна была трактоваться иначе, чем в претендующих на историзм евангелиях.

С другой стороны, появляется и такое соображение: разве постепенная спекулятивная разработка темы мессии обязательно должна исключать существование конкретного исторического персонажа, который мог стать живым воплощением этой темы, носителем идеи и образа мессии? В таком предположении нет ничего невероятного. А так как решить этот вопрос на основании христианской традиции, с ее акцентом на тему богочеловека, не представляется возможным, то остается проверить эту версию на материале, лежащем за пределами Нового завета, то есть на основании свидетельств античных языческих писателей.

В этой группе источников первое и важнейшее место принадлежит сочинениям иудейского историка Иосифа Флавия, творчество которого падает на вторую половину I века н. э., время, прямо совпадавшее с возникновением христианского движения или, во всяком случае, недалеко отстоявшее от него. Флавий дважды свидетельствует об Иисусе Христе. В «Иудейских древностях», рассказывая о ряде бедствий, постигших Иудею в то время, когда в Риме был императором Тиберий, а наместником в Иудее — Понтий Пилат (правление последнего датируется приблизительно с 27 по 37 год), Флавий упоминает о казни Христа: «Около этого времени жил Иисус, человек мудрый, если его вообще можно назвать человеком. Он совершил изумительные деяния и стал наставником тех людей, которые охотно воспринимали истину. Он привлек к себе многих иудеев и эллинов. То был Христос. По настоянию наших влиятельных лиц Пилат приговорил его к кресту. Но те, кто раньше любил его, не прекращали этого и теперь. На третий день он вновь явился им живой, как возвестили о нем и о многих других его чудесах боговдохновенные пророки. И поныне еще существуют так называемые христиане, именующие себя таким образом по его имени» (XVIII, 3, 3, пер. Г. Г. Генкеля). Второй раз об Иисусе Христе упоминается Флавием в тех же «Иудейских древностях» в связи с рассказом о событиях времен Нерона. Характеризуя самоуправство и жестокость одного из иерусалимских первосвященников Анана Младшего, историк упоминает и о таком факте: «Он (Анан. — Э. Ф.) собрал синедрион и представил ему Иакова, брата Иисуса, именуемого Христом, равно как нескольких других лиц, обвинил их в нарушении законов и приговорил к побитию камнями» (XX, 9, 1).