Христианство. Настоящее
Шрифт:
Наконец, здесь есть настоящая экзегетическая проблема. Что означает стоящее в самом конце выражение ? Одни толкователи (как в Синодальном) видят здесь пренебрежение к телесным потребностям, другие (мы увидим их мнение ниже, в переводе РБО), напротив, некую пресыщенность и разнузданность. Но в любом случае речь тут идет о телесной стороне жизни: эти люди не заботятся о духовном, а лишь о пище и тому подобных вещах. Ударяются ли они в разгул или в строгую аскезу, уже вторичный вопрос, важно, что для них еда и питье оказываются важнее всего остального.
Собственно, речь здесь идет о том, что смерть Христа освободила христиан от привязанности к ритуальным правилам Ветхого Завета, которые касаются вещей временных и исчезающих.
Заокский перевод разъясняет многие из этих вопросов, давая дополнительную информацию курсивом:
Если в самом деле умерли вы со Христом и отрешились от архаичных представлений этого мира, зачем, как живущие жизнью Его, следуете вы установлениям: «не прикасайся, не ешь, не трогай!», имея дело со всем тем, что и предназначено к уничтожению при использовании? Человеческие это заповеди и учения человеческие. Все это только кажется мудрым, а в жизни надуманная набожность, самоистязания [и] изнурение тела не ведут к обузданию чувственности.
Конечно, «архаичные представления уже ближе к смыслу оригинала, но все же звучит довольно непонятно. И что плохого в том, чтобы иметь дело с вещами, уничтожающимися при употреблении, и как это связано с архаичными представлениями? Вот что касается «смиренномудрия», оно в этом тексте стало «надуманной набожностью», и это, пожалуй, хорошее решение.
Перевод РБО разъясняет это несколько иначе:
И если вы умерли вместе с Христом и теперь свободны от стихий мира, зачем же вы позволяете им устанавливать для вас всякие предписания, словно вы всё еще живете в этом мире? «Не прикасайся!» «Не ешь!» «Не трогай!» Да все эти запретные вещи для того и существуют, чтобы быть уничтоженными при употреблении! Все это – человеческие заповеди и учения! Такие предписания, с их самодеятельным благочестием, смирением и умерщвлением плоти конечно же создают видимость какой-то мудрости, но грош им цена. Они ведут лишь к потворству плоти!
Здесь сохраняются «стихии мира» (что необычно для перевода РБО, который обычно отказывается от традиционной терминологии). Но как это стихии мира могут устанавливать предписания? Вообще-то их установил Моисеев закон, а не стихии. Далее, «запретные вещи для того и существуют, чтобы быть уничтоженными при употреблении», но ведь запретные вещи существуют как раз для того, чтобы их уничтожали, не употребляя (вспомним судьбу санкционной продукции)!
Что касается «смиренномудрия», оно стало тут просто «смирением», но все равно не понятно, почему вдруг это понятие стало резко отрицательным.
Теперь приведу два своих варианта.
Традиционный:
Если вы умерли вместе со Христом и избавились от стихий этого мира, что же вам теперь следовать правилам тех, кто живет по-мирскому? «Не касайся, не пробуй, не трогай!» Всё это человеческие установления и учения про то, что потребляется и исчезает; мудреные слова о добровольном служении, смиренномудрии и телесном воздержании – только всё это ни к чему, плотская это пресыщенность.
Общедоступный, где разъяснено еще больше (отличия от традиционного выделены подчеркиваниями):
Вы умерли вместе со Христом и больше неподвластны элементарным и материальным правилам этого мира, так что же вам теперь следовать указаниям тех, кто живет по ним? «Не касайся, не пробуй, не трогай!» Всё это человеческие установления и учения, они касаются вещей, которые уничтожаются при употреблении. Мудреные слова о добровольном служении, показное смирение и телесное
Традиционный сохраняет и «стихии», и «смиренномудрие», но, поскольку выше упомянуты «мудреные слова», читатель может понять, что здесь это слово употребляется иронично. Общедоступный расшифровывает всё полностью. Что касается последней фразы, то здесь тоже сказано по-разному: «плотская это пресыщенность» (более буквально) или «жизнь исключительно по законам плоти» (более понятно). Такой выбор, как можно надеяться, сохраняет двусмысленность экзегетически сложного места: идет ли речь о распущенности или, напротив, о крайностях излишней аскезы, это все равно касается лишь плотской стороны жизни.
Можно привести и другие примеры, но многое, надеюсь, уже понятно. По сути, русский читатель только начинает знакомиться с Посланиями, и можно быть уверенными, что переводческий процесс не закончился – нам явно не хватает переводов хороших и разных, по слову поэта.
А вот что начинается, когда мы прочитали библейский текст и как нам дальше с этим жить, об этом мы поговорим во второй части книги.
В поисках главного
Когда человек принимает Христа и приходит в церковь, его окружает множество самых разнообразных людей, вещей, событий и текстов. Неофит старательно попробует перенять и применить к себе все из них… ну ладно, не все, а какие попадутся на глаза. И очень скоро обнаружит, что они зачастую не совпадают друг с другом, а то и прямо друг другу противоречат. Как их сочетать или как выбрать самое главное и нужное?
Однажды он обязательно обнаружит, что старательно копирует внешние формы, не понимая, зачем они, собственно, нужны и как связаны с самой сутью христианской веры. И годятся ли рецепты, составленные много веков назад, для нашего мира, который так сильно изменился? А если не вполне годятся, что с этим делать дальше? Я знаю, как это сложно, это ведь и моя история.
Такие вопросы обычно забалтываются благочестивыми фразами, настолько же правильными, насколько и общими, а потому бессодержательными. Уже в книге Иова показано, что этот метод не работает ни с людьми, ни с Богом.
Надо долго и осторожно разбираться с главным, выстраивать дорогу от сверхценностей к стратегиям и от них к тактическим решениям, что мы, собственно, и попробуем сделать здесь. Окончательных ответов не ждите, все это скорее приглашение к дискуссии. И еще попытка поделиться собственным опытом, с чего мы и начнем.
12. Глас хлада тонка
Когда меня спрашивают о моей профессии, я отвечаю: «филолог», иногда добавляю «библеист». А когда меня представляют другим как библеиста, приходится напоминать: я еще и просто человек, муж, отец, гражданин России… наконец, христианин. А что же это значит: изучать и переводить Библию профессионально, получать за это деньги и ученые степени, и в то же время обращаться к ней как к Слову Божьему вместе со всеми остальными христианами? Я попробую рассказать о своем опыте.
К вере я пришел в семнадцать лет, студентом-первокурсником. Только что Генеральным секретарем ЦК КПСС был избран М. С. Горбачев, но перестройка еще не началась, «за религию» могли выгнать из университета: не то чтобы строго следили, но если попадешься комсомольскому патрулю около церкви в пасхальную ночь, будут серьезные неприятности. Но люди все же приходили в храмы и на молитвенные собрания, читали книги, переданные из рук в руки в метро, официально ведь их было не достать… Одна Библия была в университетской библиотеке, на дом ее вообще не выдавали, а в читальном зале можно было ей пользоваться только тем студентам, которые оформляли особый допуск: они писали курсовые и дипломные работы по истории или литературе Средних веков, им требовалось «работать с источниками».