Христос был женщиной (сборник)
Шрифт:
Ужалил.
– Кто-то хочет вякнуть? – выдержав небольшую паузу, явно для демократического декора вопрошает главред. Его припухшие щеки, красноватые от нерушимого брака с алкоголем, законного как в глазах начальства, так и в глазах подчиненных, чуть бледнеют. – И вообще, не смейте разыгрывать из себя общественных деятелей. Мне нужна не публицистика, а журналистика. Журналисты пишут то, что видят. Везде, хоть в Грузии, хоть на надраенной Романовой яхте, хоть в облеванном сортире. Учтите, говно к говну плывет! Ну, рассказывайте, кто чем собирается засирать газетную полосу?
В этот раз Кристин
Субботнее приложение собираются перепрофилировать… А там они такие ушлые, что норовят со своей шлюпки по-пиратски перебраться на судно ежедневника и покидать в воду моряков основной команды.
Василиса как-то слишком революционно преобразилась. Укоротила каре, перекрасилась в брюнетку. Стрижется часто и дорого. Небрежность, балахонистость кормящей матери сменилась черно-белой графичностью брючного костюма. На приятельское панибратство стала отвечать молчаливым взглядом, похожим на окрик часового: не подходи!
Дистанция – это Кристе даже нравилось. Ну, отгородилась девушка, надела маску, как все здесь.
Как все, кроме нее.
Замзавша изображает алкоголичку, по приходе на работу громко шарит по шкафам, спрашивая у каждого без разбору: не осталось ли со вчерашнего…
Светская обозревательница старательно играет наивную куртизанку, с намеком на «Декамерон». У Боккаччо барышня отдается за козловые башмаки, и про журналистку в «Живом журнале» сплетничают, что она любому отдастся за новые сапоги. А что гламурная дева? В своем блоге якобы откровенничает: «Испытываю острую потребность в новых сапогах. Кому ни скажу – все ржут».
В общем, каждый день – спектакль, за которым Кристе интересно наблюдать, но сама она даже не пытается примерить какую-нибудь личину, пусть это сулит если не выгоду, то уж точно защиту. Это противу ее природы. Не обсуждается.
Но других она нисколько не осуждает. Старается не критиковать…
Вот только Василиса…
Не получается параллельно с ней жить.
Подсиживает?
Но вряд ли она захочет поменять свое полуначальственное кресло на простой стул Кристы.
Не бойся!
«Пусть Василиса теперь сама будет стряпать статьи для приложения, пусть… Обойдусь без пары сотен евро…» – уговаривает себя Криста.
Зато впереди жизнь посвободнее, без вечной запарки…
Зато у Евы блесну – будет время подготовиться…
Милости хочу, а не жертвы
Ева
Процесс приглашения гостей растягивается на несколько дней. Еве нравится не комкать процедуру: в любой затее она минимизирует неудобство и старается развернуть ситуацию удовольственной стороной к себе.
Когда занималась бизнесом – веселила, например, максимальная прибыль, еще больше нравилось находить решение в отчаянной, патовой ситуации…
Ева кладет трубку рядом, на диван, вспоминая былые форс-мажоры. Ерунда по сравнению с теперешним никем не предсказанным глобальным экономическим обвалом…
Останься я в бизнесе – как бы действовала?
Месяца два назад, лишь только
– Алло! – не глядя на экран мобильника, отвечает Ева на звонок.
– Привет! Как жизнь?
Надо же, мысль притянула событие….
Осторожно-бодрый баритон Еве, конечно, знаком. Прорезался молодчик, которому она почти задаром отдала кусок своего бизнеса. Бывший ее зам несколько лет не объявлялся. Ну, так что он?
Звонит якобы просто так, справиться, как жизнь. На самом деле хочет ответа: что делать? Что ему делать… Ну что я могу ему сказать? Поздно спохватился. С какой стороны ни посмотри – поздно.
Жив? Здоров? Так что еще тебе, дурачок, нужно!
В теперешней жизни Еву больше всего радует неспланированный, непредусмотренный и нерукотворный позитив. Полюбила неожиданную мысль, возникающую в разговоре. Свою ли, чужую – неважно. Главное – не торопыжничать. В спешке не прочувствовать эмоции, не понять своей реакции, не раскусить чужую и, значит, не насладиться.
Назначая день Салона, изучила календарь: не должно быть большого поста. Успенский кончается двадцать седьмого августа. В сентябре нет ни одной сплошной седмицы, так что среда и пятница тоже не подходят, но зато в этом месяце аж два однодневных поста: Усекновение главы Иоанна Предтечи – одиннадцатого сентября и Воздвижение Креста Господня – двадцать седьмого сентября. Не такой уж и большой выбор…
Чтобы не быть приторно дисциплинированной, Ева пошалила, выбрала нечопорное число. Тринадцатый Салон тринадцатого сентября.
Уже третий вечер после легкого ужина она плюхается в кресло, ставит рядом стаканчик с возбуждающим порто и, делая маленькие глотки – для куража, а не для опьянения, – начинает звонить. В голове – никакого списка, не говоря уж о бумаге или компьютерном файле.
Во-первых, память вышколена, а потому стопроцентно точна. Дюжина предыдущих удачных сборищ укрепляют уверенность… Без напряжения вспоминаются те, кто, например, был на первом, кто не пришел на второе и не отзвонился… Главное: никаких обид, никакой ни на кого злости, ни к кому ревности. Каждое такое чувство и сталкивает на ступеньку вниз, в направлении геенны огненной, и затуманивает, загрязняет реальную картину происшедшего, а уж память начисто отшибает. На первый план в любой ретросцене выбегает тот, кто заставил страдать, он и заслоняет остальное, может, жизненно главное для тебя.
Не своди счеты с прошлым, безнадежно предъявлять вексель хоть и только что минувшему: его не оплатят.
Для безукоризненной организации достаточно сообразить, сколько человек можно позвать, чтобы не было неудобной толчеи, и сколько нужно, чтобы не возникало ощущение сиротства. Двадцать – минимум, тридцать – верхний предел.
Во-вторых, не хочется никакого ранжирования гостей. Любой перечень линеен. Кто-то будет в его начале, кто-то в конце…
Ева терпеть не может всякие ВИП-зоны. Они хорошо ей знакомы. Попадала туда в разгар своей бизнес-жизни. Впервые это случилось во французском посольстве в День взятия Бастилии. Их великая июльская революция, День с большой буквы, который блюдущие традиции французы, в отличие от нас, не отменяли.