Христос приземлился в Гродно. Евангелие от Иуды
Шрифт:
И осёкся, увидев на этом странном, беспардонном лице брезгливость.
— Я же говорил, что не хочу быть святым. Я довольствовался бродяжьей долей... Я сегодня драку видел... Лучше отпустите вы меня. Не хочу я в Рим. И тебе не советую. В Рим я пошёл бы только, чтобы увидеть одного человека.
— Что за человек?
— Он не имеет власти. Но знает больше всех на земле, хотя даёт людям только часть своих знаний. Не понимают. Не поймёшь и ты. Он рано пришёл. Он теперь, наверное, старый. Я обязательно хотел бы увидеть его. Но в Рим, в этот город нечестивцев, я пошёл
— Хочешь, я узнаю об этом человеке? — залебезил Лотр. — Чем занят этот твой «знаток»?
Он понял, что золотом этого бродягу не приманишь и нужно искать другие пути.
— Откуда? Где? — иронично спросил Христос.
— Я не знаю, но тут есть человек, который знает всё. Так чем занят этот твой «знаток»?
— Рисует, занимается анатомией.
— Так я и знал, что какая-нибудь гадость насчёт требушения мёртвых.
— Да этого не надо... Достаточно, что «знает больше всех».
— Стражник! — крикнул Лотр. — Слушай, стражник. Сходи в новый дом на Старом рынке и спроси там о «человеке, знающем больше всех и живущем в Риме», хотя это «больше всех» сильно пахнет ересью, потому что больше всех знает, как известно, Папа, а он, насколько я понимаю, мертвецов не режет и не способен нарисовать даже дулю.
— Кого спросить?
— Спроси Бекеша.
Стражник ушёл. Друзья стояли словно оглушённые. У Кристофича легла от переносья на лоб резкая морщина. Бекеш не верил своим ушам:
— Зачем этому жулику понадобился великий маэстро?
— Не знаю, — глубоким голосом сказал Пожат. — Но что-то во всём этом есть. Пособнику этой сволочи, бродяге, известно о человеке, который «знает больше всех».
— Что-то есть, — сказал Клеоник. — А может, мы не зря отбивали его? Буду смотреть... Буду очень тщательно присматриваться к нему.
— Почему? — спросил Бекеш.
— Мне любопытно.
— Этого достаточно, — согласился Бекеш. — Однако он знает, что этот человек мог опускаться на дно, но не открыл своего умения людям, ибо они применили бы его во зло. Откуда ему ведомо, что этот человек завещал людям летать, а в его живописном даре было нечто божественное?
— А может, мы были правы, когда говорили про край за морем, где люди уже умеют летать? — спросил Кристофич.
В это мгновение крик за окнами перерос в вопль и трубы архангельские. Казалось, вот-вот расколется сама земля.
На гульбище появился человек в хитоне и стал подниматься на башню.
— Боже! Боже! Боже! Спаси нас!
— Отпусти нам грехи наши!
— От когтей дьявольских, от пекла спаси нас!
— Боже! Боже!
Человек стоял на башне, и солнце горело за его спиной. Слепило глаза людям, тянущим к нему руки.
На губах у Каспара появилась саркастическая ухмылка. Юноша кивком указал на башню.
— Этот? Оттуда? Ну уж нет. Скорее, я сам оттуда. А это кажаново [97] отродье если и спрашивало про маэстро, то, скорей всего, чтоб попробовать... а вдруг сокрытые от людей механизмы сгодятся для плутовства.
97
Кажан — летучая мышь. (Примеч. перев.).
Кристофич хмуро буркнул:
— Святая служба уже не страшна великому маэстро... Великий маэстро умер...
Христа не держали ноги. Он сел на каменный приступок прямо перед Лотром и стражником.
— Умер? — растерянно спросил он. — И совсем недавно?
— Умер, — повторил стражник. — Они говорят: «Вынужден был покинуть родину и умер на земле наихристианнейшего, святому подобного ревнителя веры, короля Франциска Французского».
— Умер, — словно подтвердил школяр. — А как же я?
— Что как же ты? — сурово спросил Лотр.
— Ну вот... единственный человек, ради которого мне нужно было идти в Рим. И как тяжко, наверное, было ему умирать... Один. Такой высокий разумом, что со всеми ему было грустно.
Он смотрел сквозь собеседников, сквозь город, сквозь весь мир, и глаза его были такими отсутствующими, такими «дьявольскими», как подумал Лотр, такими нечеловечески одинокими, что двум другим стало страшно.
— Куда ты смотришь? — спросил Лотр. — Где ты? Что видишь?
Тот молчал. Только через несколько минут сознание вернулось в эти глаза вместе с ледяным холодом и ледяным одиночеством.
— Никуда, — саркастически ответил он. — Нигде. Ничего.
На лицо его опять легла плутовская злая маска:
— А ничего... Оставаться... Разве я не такой, как все, чтоб ожидать ещё и лучшего? Чтобы надеяться? Такой... И ничего не нужно было... И куда я тянусь в поисках истины?.. И зачем она была нужна?
— Он бесноватый, — шепнул стражник.
— Ты прав, — тихо сказал Лотр.
Школяр услышал:
— Нет, я не бесноватый. Я такой, как все. И так буду жить. Понемногу тянуть время. И умру, как он, не дождавшись. С грузом ненужных знаний, по необходимости наученный лжи. Интригам. Волк среди волков.
— Пане Боже, — склонился Лотр. — Плюньте вы на эти мысли. Народ уже чуть ли не целую стражу горланит и зовёт. Покажитесь ему. Он жаждет Вас видеть.
Лицо школяра внезапно стало отчаянно-злым и будто даже весёлым.
— А чего? Пойдём, ваше преосвященство. Будем ломать комедию.
— Что вы? Какую комедию?
— Ну, обыкновенную. Земную. Почему не ломать?
Стражник отошёл, и тогда Братчик зашептал с весёлой злостью:
— Почему не плутовать? Почему не влюбиться? Почему не пуститься в жульничество, разврат? Почему не сбросить Римского Папу? Все Папы на своём месте, а лучших не видать.
Лотр улыбнулся:
— Вы поумнели.
— Я давно умный. Я — сын родителей из уничтоженного селения. Я — школяр... Бродяга... Комедиант... Пастырь шайки. Другого имени у меня нет... Еретик в пыточной... Христос... Блестящее восхождение. Лучше, чем огородник. Во всяком случае, стоит попробовать. Я же могу всё. Даже преступления совершать.