Христос в Жизни. Систематизированный свод воспоминаний современников, документов эпохи, версий историков

Гусляров Евгений Николаевич

Евангелие от Никодима.

Апокриф (9).

Его обвинители прекрасно знали, что за десять лет до этого Тиберий объявил, что любой судья может немедленно приговорить к казни человека, который восстает против Рима.

Д. Мак-Дауэлл ² . С. 53.

Нечто подобное было уже с ним [Пилатом] и раньше. Когда он, желая польстить императору Тиберию, выставил однажды посвятительные щиты с его и своим именем на горе Сионе, то иудейские зилоты, усмотрев в этом оскорбление своему закону, шумно требовали от него удаления щитов, угрожая в противном случае

принести жалобу самому Тиберию, «воля которого, как кричали они, состоит в том, чтобы их законы пользовались уважением». Уже тогда это заявление сильно напугало прокуратора, потому что, по свидетельству Филона, он опасался, чтобы иудейская депутация не раскрыла пред императором всех его преступлений, «продажности его приговоров, его грабительства, разорения им целых семейств, и всех совершенных им постыдных дел, многочисленных казней лиц, не осужденных никаким судом, и причиненных им крайних жестокостей всякого рода». Так как он тогда хотел, однако, настоять на своем, то жалоба на него действительно была принесена, и Тиберий, оставшись недоволен затеей Пилата, приказал ему удалить щиты из Иерусалима и повестить их в храме Августа в Кесарии. Если уже тогда столь неблагоприятным для него оказался исход его столкновения с фанатическим народом, то чего было ожидать теперь? Ему, конечно, известно было, что в это самое время закон об оскорблении величества действовал в Риме с неумолимой жестокостью; жертвой подозрительности Тиберия пали уже многие важные сановники, и в этом отношении, как говорит Тацит, «ни Тиберий, ни обвинители-доносчики не знали усталости». Донос, сделанный при нынешних обстоятельствах, мог стоить ему не только занимаемого места, но и жизни. Тогда он окончательно потерял голову и, заботясь теперь больше о себе и своем положении, чем о правосудии, решился уступить требованиям ненавистного ему народа.

А. Лопухин. С. 510.

Римский правитель Пилат всячески пробовал, то одним, то другим путем, уклониться от выполнения настойчивых требований «старейшин», чтобы Христос был предан смерти. Он был, однако, прототипом нынешних британских и американских политиков, и боялся могущества еврейской секты больше всего другого. Жена уговаривала его не иметь с ними дела. Он пытался, как это часто делают политики, переложить ответственность на другого, на своего коллегу, Ирода Антипу, тетрарха Галилеи, но Ирод послал дело обратно. После этого Пилат пытался ограничить наказание бичеванием, но фарисеи требовали смерти Христа, грозя доносом в Рим: «Если отпустишь Его, то ты не друг кесарю».

Эта угроза заставила Пилата уступить, как и в двадцатом веке британские губернаторы и представители Объединенных Наций, один за другим, уступали перед угрозой доноса в Лондон или Нью-Йорк. Как и политики девятнадцать столетий спустя, Пилат понимал, что, не выполнив требований секты, он впадет в немилость у своего правительства и будет смещен. Есть большое сходство между Пилатом и британскими губернаторами в Палестине периода между первой и второй мировыми войнами. Один из них явно знал это, и как-то телефонируя в Нью-Йорк влиятельному раввину-сионисту, по собственному признанию, иронически попросил информировать Первосвященника Каиафу, что у телефона Понтий Пилат.

Д. Рид. С. 67.

Пилат очутился между двух огней: с одной стороны народное восстание, с другой — обвинение в измене…

И. Гуревич. С. 1.

…Продолжали с великим криком требовать, чтобы Иисус был распят, — и превозмог крик

Путь Христов. С. 331.

После этого он решил больше не спорить. В конце концов, обвиняемый действительно называл себя царем и не отрекся от этого имени, хотя мог. Закон надо выполнять. Так что смертный приговор был вынесен...

Ч. Додд. С. 131.

Но жалкий, растерявшийся правитель, он все-таки хотел выгородить себя от страшной ответственности в столь ужасном попрании справедливости, и хотя бы внешним знаком думал заявить иудеям о своей непричастности к великому злодеянию. Естественным символом для этого издавна служило омытие рук.

А. Лопухин. С. 510.

У иудеев

было обыкновение, обратившееся даже в закон, что если находили где либо мертвое тело, то старейшины ближайшего города должны были над головой юницы омывать руки, говоря: «руки наши не проливали сей крови, и глаза наши не видали убийства». Пилат, жив не малое время в Иудее, знал о сем обыкновении, подобное коему было и у язычников, которые в знак своей невинновности и для очищения себя от грехов, также употребляли омовение.

Архиеп. Иннокентий. С. 347.

Этот символ употреблялся и у язычников, но он имел особенную обрядовую важность у евреев, где он встречается уже в отдаленной древности.

А. Лопухин. С. 511.

Приказавши принести воды, он умыл руки перед народом, сказавши: «Не виновен я в крови праведника сего: смотрите вы». Ужели он думал, что смоет преступление? Он умыл руки, но не надо ли было омыть сердце?

Ф. Фаррар ² . С. 426.

…Самое выражение «умывать руки» вошло в пословицу, и оно неоднократно встречается в поэтически восторженных псалмах Давидовых. Мишна свидетельствует, что самый обряд продолжал сохранять свое значение до позднейшего времени. И вот этим-то обрядом и воспользовался Пилат, чтобы заявить о своей непричастности к осуждению Праведника. Замечательно, что само употребленное им при этом выражение вполне соответствует именно характеру иудейского обряда. Желая придать в глазах иудеев особенную выразительность своему действию, он не ограничился простым языческим символом, а совершил именно иудейский обряд со всей его узаконенной торжественностью.

А. Лопухин. С. 511.

Бедный мужеством и слабый совестью, судья язычник решился всенародно обратиться к этому обряду, который, доставляя некоторое успокоение совести, был полезен теперь и тем, что стоящие в отдалении иудеи, коим за шумом не слышны были слова Пилата, могли из омовения его рук заключить, что он осуждает Иисуса Христа против воли...

Архиеп. Иннокентий. С. 347.

Приказав принести себе сосуд с водою, он «умыл руки перед народом и сказал: невиновен я в крови праведника сего. Смотрите вы», — с грозною торжественностью прибавил он.

А. Митякин. С. 226.

Ответом на это был самый изумительный, самый отвратительный и самый замечательный крик из всех тех, которые передает нам история! «Кровь Его на нас и на детях наших», — завопили иудеи с их старейшинами и книжниками.

Ф. Фаррар ² . С. 426.

Многие из этой самой толпы, наверно, живо припомнили себе эту ужасную клятву, когда лет тридцать спустя на этом самом месте произнесен был разъяренным прокуратором Флором приговор, в силу которого 3 600 иудеев, и среди них много знатнейших, подвергнуты были бичеванию и распятию, а несколько лет спустя тому же наказанию подвергнуты были уже бесчисленные массы злополучного народа, так что, по ужасному свидетельству иудейского историка, «места недоставало для крестов, и крестов недоставало для тел». Поистине безумная клятва возымела свою силу, и на евреях вполне оправдался древний богоустановленный закон, угрожавший взыскать кровь, пролитую рукою человеческою...

А. Лопухин. С. 511–512.

Некоторые из этих злоумышленников должны были дожить до последствий, чтобы научиться тому, что нравственная несправедливость не может быть прилична политике.

Ф. Фаррар ² . С. 308.

...Жизнь человеческая, в то время, черезвычайно легко приносилась в жертву. Члены синедриона никак не воображали, что оскорбленное потомство потребует у сыновей их отчета за смертный приговор, данный с таким легкомыслием.