Хризантема

Барк Джоан Ито

Мисако громко рассмеялась, торжествующе потирая руки.

— Аригатоо годзаимас, Тэйсин-сан! Вот спасибо!

Пододвинув к себе белый телефонный аппарат, она набрала номер Кэнсё, и они проговорили почти час, обсуждая новую информацию и строя планы на будущее, о которых Мисако обещала тем же вечером рассказать Тэйсину.

Позже, запивая рис горячим чаем, Мисако размышляла об иронии происходящего. История, начавшаяся в старинном сельском поместье и получившая продолжение благодаря одержимости буддийского настоятеля, разрешилась в современной европейской квартире на восьмом этаже в престижном районе Токио. В ту ночь она спала крепко и мирно, даже не закрыв дверь в коридор: границу больше не нужно было охранять. В ногах и у плеча сладко мурлыкали

успокоившиеся кошки. Лишь Сатико, которой не было дома, так ничего и не узнала.

*

Так называемая «золотая неделя» представляет собой череду праздников, которые вся Япония отмечает весной. В 1966 году она началась со дня рождения императора Хирохито двадцать девятого апреля, длилась до третьего мая, когда праздновался День конституции, и закончилась пятого, в День мальчиков. В тот год двадцать девятое пришлось на пятницу, а пятое — на следующий четверг. Мисако и оба монаха посчитали это время самым подходящим, чтобы встретиться в Сибате.

Мисако взяла билет на двадцать восьмое. Кэнсё был занят с группой иностранцев, которых он обучал дзэнской традиции, и должен был освободиться только к третьему мая. Четвертого все трое собирались отправиться на машине Кэйко на север в рыбацкую деревушку Нэйя по маршруту, проложенному заранее по карте с помощью Тэйсина. Там предполагалось отыскать семью Хомма и передать ей прах давно потерянной Кику-сан.

Заговорщики с нетерпением ожидали намеченной даты. Однако чтобы не сорвать ее, Кэнсё предстояло вовремя разделаться с американскими студентами, наводнившими храм. Шестнадцать мужчин и семь женщин приехали в Японию в рамках учебной программы, организованной дзэнским храмом в Сан-Франциско.

В прошлые годы визиты иностранцев тоже практиковались, но гостей, как правило, было не более двух-трех человек. Обычно приезжали мужчины серьезные, с бритыми головами и полные решимости углубиться в религиозные вопросы. Кроме того, большинство из них уже владели основами японского языка или по крайней мере умели пристойно одеваться и вести себя.

Новый, более широкий эксперимент означал прибытие целой толпы жизнерадостных молодых людей в джинсах, рубашках и юбках всех цветов радуги, которые не стеснялись болтать и смеяться во весь голос, внося хаос в мирное существование монахов. Казалось, священная вековая тишина в храме и монастырском саду никогда уже не восстановится. А волосы! Такого количества косматых гайдзинов большинству бритоголовых братьев в жизни не доводилось видеть. К концу недели каждому из монахов уже приходилось с отвращением вылавливать длинные волоски из ванн и раковин, вытряхивать из постельного белья и полотенец и даже находить в тарелках с едой. Благородная задача по приручению и воспитанию этих дикарей, будущих американских «детей цветов», ложилась целиком на плечи профессора, возглавлявшего группу, и самого Кэнсё. К счастью, монах имел достаточно авторитетный вид, будучи одного роста с американцами, если не выше, и вдобавок имел совсем не японский талант строить смешные гримасы и жестикулировать, что несколько восполняло его ограниченный запас английских слов. Лекции Кэнсё весьма впечатляли, а иногда ему даже удавалось вызвать смех слушателей. Обитатели храма с удивлением осознали, каким сокровищем обладает монастырь в лице неуклюжего великана.

Мисако провела оставшиеся недели, как обычно, в упорной работе, с той единственной разницей, что печальные мысли почти совсем не отвлекали ее. Она уже могла спокойно встречаться с людьми и даже говорить о своем разводе, не чувствуя, что слезы наворачиваются на глаза. В целом жизнь в Токио начинала ей нравиться. Возобновились вылазки с Юрико на теннисный корт, и Мисако даже подумывала, не сходить ли на свидание к молодому человеку, которого рекомендовала подруга.

Тэйсин, узнав о планах Кэнсё и Мисако, зажег палочку сэнко на главном алтаре храма и вознес благодарственные молитвы.

Трудно было найти в Японии человека, который не ожидал бы с нетерпением «золотой

недели». Сатико собрала служащих и объявила, что ателье будет закрыто с двадцать восьмого апреля до понедельника девятого мая. Предпраздничная гонка закончилась, жизнь вернулась в прежнюю колею, и хозяйка дома моделей вздохнула с облегчением. Впрочем, очень скоро ее имя снова стало притчей во языцех в Токио.

Через несколько дней состоялся ежегодный костюмированный бал, организованный женской благотворительной организацией, на котором присутствовали члены императорского дома и даже британская принцесса, посетившая Японию с официальным визитом. Готовиться к балу начинали за несколько месяцев, и высокопоставленные особы, а также и многие другие участницы заказывали наряды в Нью-Йорке и Париже.

Все гости собрались, наступил самый торжественный момент. Забили барабаны, и четверо статных мускулистых молодых людей в стилизованных рыбацких костюмах внесли в зал огромную устричную раковину, которую бережно опустили на пол. Сотни людей, затаив дыхание, ждали продолжения. Мужчины удалились, створки раковины медленно распахнулись, и перед гостями предстало чудо — женщина, с головы до ног усыпанная жемчугом! Великолепное пышное платье оригинального дизайна делало ее настоящим божеством. Это была супруга главы японской компании по производству искусственного жемчуга, желавшая не только поразить гостей, но и сделать рекламу фирме мужа. Заказ на невиданное платье и шляпку получила Сатико, которой пришлось занять для его выполнения всех своих людей и вдобавок слетать в Гонконг, чтобы привлечь к делу тамошних мастеров. Люди выбивались из сил, но платье было готово на три дня раньше срока. Для пошива были использованы самые роскошные ткани, не считая трех с лишним тысяч отборных жемчужин. Надо ли говорить, что глава компании чуть не упал в обморок, когда увидел счет.

Это была настоящая сенсация. Зал взорвался аплодисментами, и прежде чем вечер закончился, каждая из присутствовавших дам не преминула узнать, кто же сшил такой великолепный наряд.

На следующий день жена французского посла позвонила Сатико, чтобы лично принести ей свои комплименты.

— Восхитительно! — заливалась она. — Превосходная модель! Я слышала, как сама принцесса спрашивала, кто ее автор. О вас говорит весь Токио. Вы не представляете, сколько людей восхищается вашим талантом. Вы просто обязаны прийти к нам на обед в следующую субботу. Простите, что не предупредила заранее, только умоляю, не обманите наших надежд!

30

Кэйко смотрела, нахмурившись, на две полоски огненно-красных тюльпанов перед крыльцом. Цветы только начали распускаться. Когда она вошла в контору, тень неудовольствия еще оставалась у нее на лице, и доктор Итимура, искавший что-то в картотеке, поинтересовался в чем дело.

— Ты видел тюльпаны? — спросила Кэйко. — Я точно помню, что прошлой осенью покупала розовые и посадила их своими руками. Мне подсунули совсем другие.

— Ну что ж, ошибки случаются, — добродушно заметил доктор. — Даже ты не можешь все контролировать, — добавил он с легкой ехидцей.

Кэйко лишь улыбнулась в ответ. Муж частенько поддразнивал ее за излишнюю властность, называя в шутку генералом. После долгих лет брака и совместной работы теплые чувства и взаимное уважение стали для них так же естественны, как дыхание. Кэйко не раз пыталась объяснить дочери, что настоящая любовь вырастает постепенно, а не сбивает с ног, как океанская волна. Ну что за идиотизм эти новомодные браки по любви! Не послушала мать, теперь расплачивается…

Кроме всего прочего, Кэйко очень волновалась из-за женщины, с которой ее дочь делила кров. Как ни защищала Мисако подругу, газетная статья означала скандал, а скандал мог запятнать доброе имя любого, кто был хоть как-то с ним связан. Кэйко очень хотела, чтобы Мисако вернулась домой навсегда, хотя работы для нее пока, в общем-то, не было. Год Огненной Лошади сделал свое черное дело, и рожениц в клинику доктора Итимуры почти не поступало.