Хромой из Варшавы. Книги 1-15
Шрифт:
Случилось это, когда была найдена гробница Тутанхамона – величайшее потрясение для египтологов всего мира, – и Адальбер, не захотев увеличивать число постояльцев «Савоя», но страстно желая наблюдать вблизи за всеми событиями, перенес свои пенаты в Лондон.
Мэри была слишком занята живописью и понятия не имела, что делается у нее в квартале, но Лиза знала о покупке побратима, потому что у Альдо в особняке друга появилась своя комната. Потом Адальбер пережил очень печальную историю, занимаясь поисками химеры Борджа. Бедный египтолог чуть ли не навсегда поссорился со своим побратимом, став рабом
500
См. Ж. Бенцони «Золотая химера Борджа».
От мужа Лиза знала, что Адальбер не продал свой особняк и не сдавал его, он стоял запертым, и Альдо, когда ездил по делам в Лондон, останавливался по-прежнему в «Ритце».
В своем особняке Мэри, на первом этаже, устроила для себя мастерскую, просторную, светлую, с окнами на север. Мягкий свет падал на помост и старинное кресло, предназначенное для моделей. Второе такое же стояло возле мягкого дивана. В напольной китайской вазе пламенели розы, расставленные здесь и там, изящные безделушки не скрывали, что хозяйка мастерской – женщина.
Четыре спальни, гостиная, столовая и библиотека с богатейшей коллекцией книг по искусству – вот жилое пространство художницы Мэри Уинфельд.
За порядком в доме следил Тимоти, мужчина пятидесяти лет с величественной осанкой. Он умел принять любое высочество согласно протоколу и с должной эффективностью избавиться от назойливых любопытных, желавших пообщаться с «великим художником», а таких, надо сказать, было совсем немало.
Вторым лицом в доме была Гертруда, подававшая чай в любое время дня и ночи, чей талант к изготовлению всевозможных булочек неизменно радовал Мэри и ее редких гостей.
Третьим лицом была Мэйбл, горничная, невообразимо гордая тем, что приближена к знаменитой художнице, и поэтому преданная своей хозяйке душой и телом.
Дополняла штат прислуга, приходящая убираться.
Лиза заменила чашку чая согревающей рюмкой виски и погрузилась в чтение последних «критических» статей. Она продолжала читать, когда вернулась Мэри и устало опустилась в кресло напротив нее, тоже попросив принести ей рюмку виски.
– Не знаю, правильно ли я сделала, отправив тебя домой, – начала со вздохом Мэри, пригубив напиток. – Представь себе, Академия художеств неожиданно стала сценой самых неожиданных событий!
– Ничуть не удивлена. Уверена, что причиной тому невыносимая леди Ава.
– Конечно! Но она встретила достойного соперника.
Ава, как всегда экстравагантно элегантная – чего нельзя было отнять у леди, так это умения одеваться, подчеркивая свою воистину неувядаемую красоту, – быстро обошла всю выставку, а затем застыла перед портретом своей кузины. Она созерцала его несколько минут и наконец громко провозгласила:
– Можно ли носить самый прекрасный бриллиант на свете с
– Вас, например, – отозвался кто-то из толпы, очевидно, знавший ее.
Впрочем, кто не знал леди Аву?
– Именно! Именно меня! Уж я бы носила невероятный «Санси» с куда большим блеском. Бриллианты, обладающие историей, должны украшать коронованных особ и необыкновенных красавиц. А прекрасный «Санси»…
– Не «Прекрасный Санси», а «Большой Санси».
– Что?! Кто это сказал?
Толпа, стоявшая перед портретом, сгорая от любопытства, расступилась, и к леди Аве подошел высокий юноша. Блондин в безупречном костюме от лучшего портного и с моноклем в левом глазу. Отдавая дань хорошему воспитанию, он поприветствовал леди легким наклоном головы и представился:
– Питер Уолси.
По ходу рассказа Мэри пояснила Лизе, что Питер Уолси, младший сын лорда Картленда, страстно увлечен искусством и историей.
– Он и мной восхищается от души. Славный мальчуган, который рядится в светского денди. Не скрою, что он мне очень по душе. Тебе тоже понравится, и уж точно, позабавит.
– Что-то мне в последнее время не до забав, – вздохнула Лиза. – Но рассказывай дальше, ты остановилась на знакомстве.
– Да, Питер представился, а потом, сославшись на труды известных корифеев по части исторических драгоценностей, сделал достоянием гласности следующее.
– С вашего позволения, леди Риблсдэйл, – сказал он, – я смею утверждать: перед нами знаменитый бриллиант «Большой Санси», а вовсе не «Прекрасный Санси».
– Как это не прекрасный? Что вы хотите сказать?
– Хочу сказать, что существует два камня – этот, в пятьдесят пять каратов с какой-то малостью, и второй, размером гораздо меньше, но окрашенный в розовый цвет. Этот камень удивительной красоты и носит имя «Прекрасный Санси».
Новые сведения с большим трудом доходили до леди Авы.
– И где же находится второй бриллиант? – наконец спросила она.
– В Германии, я думаю. Но если честно, понятия не имею. Я вообще о нем больше ничего не знаю.
– И он также называется «Санси»?
– Да, потому что в конце шестнадцатого века он тоже находился в коллекции сеньор де Санси. Кроме того, у двух бриллиантов есть и еще кое-что общее: впоследствии они оба находились в сокровищнице Французской Короны.
Леди Ава продолжала сомневаться в словах юноши и нашла новый довод:
– Если бы это было правдой, «Прекрасный Санси» кто-нибудь бы нарисовал! Появился бы какой-нибудь портрет принцессы или королевы…
– Он есть! – уверенно заявил молодой человек. – Жена Генриха IV, Мария де Медичи, которая с ума сходила по драгоценностям, купила его в тысяча шестьсот четвертом году за двадцать тысяч золотых экю, а стоил он вдвое больше, и после коронации в тысяча шестьсот десятом украсила им свою корону, что удостоверяет ее портрет художника Пурбуса. Бриллиант принес королеве счастье, в ближайшие дни ее супруг Генрих погиб от кинжала Равальяка, и она оставалась регентшей до совершеннолетия своего сына, Людовика XIII. Правда, поставив над собой отвратительного Кончини.