Хромой из Варшавы. Книги 1-15
Шрифт:
Зал и в самом деле выдохнул недоуменное и восхищенное «ах!».
— Я уже говорил, что сэр Эрик ценил меня, — спокойно ответил молодой человек, — и мне даже казалось, что он был ко мне как-то привязан.
— Как-то привязан? Да он просто обожал вас, если сделал такой подарок! Думаю, со мной согласится каждый. И я задаю себе такой вопрос: конечно, ваше положение в доме было более чем завидным, но, зная, каким состоянием вы будете обладать после смерти вашего патрона, не хотелось ли вам приблизить час его кончины? В конце концов, вы чаще других бывали вместе
Тут настал черед сэра Джона вмешаться.
— Я протестую, милорд! Мой уважаемый коллега сочиняет на наших глазах роман и пытается повлиять на свидетеля!
Но судья не успел даже рта открыть.
— С вашего позволения, милорд, я сам отвечу сэру Десмонду. Я поклялся говорить всю правду и скажу ее до конца.
Да, я любил сэра Эрика, и он тоже меня любил. И это было более чем естественно, потому что он был моим отцом.
Новое изумленное «ах» пронеслось по залу, а адвокат на мгновение почувствовал себя в тупике. Глаза его сощурились, превратившись в узкие серые щелочки. Но больше остальных взволновалась пресса.
— Ваш отец? Откуда это вам известно?
— Он мне сам сказал об этом. Больше того, он мне об этом написал. Так что я могу это документально подтвердить.
— А как случилось, что он не признал вас официально?
— Из уважения к репутации моей матери и чести того, кто в глазах всех считался моим отцом. Оба они теперь уже умерли… но я поклялся говорить правду. Теперь понятно, почему я любил его? Он не дал мне своего имени, но никогда не оставлял своей заботой. Он наблюдал за мной издалека.
Я учился в лучших учебных заведениях: Итоне, Оксфорде.
После того как я получил диплом, он взял меня к себе…
Сэр Десмонд вытащил из кармана большой белый платок и вытер капли пота, стекавшие из-под его парика. Он не ожидал такого поворота событий, который вдобавок ко всему расположил публику к Сэттону. Теперь ему надо было парировать этот внезапный удар. Явно стараясь выиграть время, адвокат попросил:
— А не могли бы вы рассказать нам свою историю поподробнее?
— Сэр Десмонд, — сурово обратился к нему судья, — вы не имеете права задавать вопросы, которые уводят свидетеля в сторону от интересующей суд темы. Основания, по которым рождение этого молодого человека держится в секрете, никого не касаются. Я думаю, что, пытаясь их выяснить, мы нарушили бы волю покойного сэра Эрика Фэррэлса. А теперь можете продолжать задавать ваши вопросы.
— У меня больше нет вопросов, милорд.
Джон Сэттон поклонился присяжным, судье и удалился.
Ни разу его взгляд не обратился к белокурой головке, что виднелась на скамье подсудимых.
— Ну и ну, — прошептал Адальбер. — Ну и новость!
Любопытное, однако, семейство, эти Фэррэлсы!
— Боюсь, что его признание обернется против Анельки! — вздохнул Альдо. — Обиженный завистливый секретарь может интриговать, но сын… Представляю, какое впечатление он произвел на присяжных…
— Поживем — увидим! Подождем, что скажут следующие свидетели.
Следующими
Саймс решительно заявил о своем неведении относительно взаимоотношений леди Фэррэлс и лакея-поляка.
— Этот человек хорошо справлялся со своими обязанностями. Я ни в чем не могу на него пожаловаться. А поскольку я не знаю польского языка, то не могу судить, что миледи говорила ему, обращаясь к нему на родном языке.
Когда ему задали вопрос об отношениях между супругами Фэррэлс, он ответил, что между ними, безусловно, бывали трения и моменты взаимного напряжения, но это не удивительно, если учесть, какими разными людьми они были. Что же касается бурной ссоры в последний день перед смертью сэра Эрика, то он о ней ничего не знал.
— Все, что происходит в спальнях, находится в ведении горничных. К этому я не имею ни малейшего отношения.
— Вот образцовый слуга! — прошептал Морозини. — Он ничего не видит, ничего не слышит и ничего не говорит.
На допросе могли бы обойтись и без него.
— Ванда будет поинтереснее.
Однако свидетельские показания Ванды перенесли на вторую половину дня. Сэр Эдвард Коллинз извлек из складок своего струящегося пурпура с горностаем часы, сообщил, что настал час ленча, и объявил перерыв. Продолжение судебного заседания назначили на половину третьего.
Обрадовавшись возможности вырваться из душной атмосферы суда, друзья решили пойти позавтракать в бар «Савоя». Неизменно галантный Альдо предложил пригласить и леди Дэнверс, но после своего неудачного выступления в суде герцогиня нуждалась в отдыхе и потому поспешила удалиться.
Друзья ее не нашли.
Однако, когда они вышли из зала вместе с остальной публикой, их ожидал сюрприз, которого они предпочли бы избежать. В просторном холле Олд-Бэйли их догнала леди Риббсдейл и тут же повисла на руке у Альдо.
Салли Пенковскую, подругу детства Бертрама Кутса. Альдо понял, что новые обвинения, выдвинутые против леди Фэррэлс, исходили от нее.
Сказанное Салли можно передать всего в нескольких словах: примерно за неделю до смерти сэра Эрика Салли застала свою хозяйку в рабочем кабинете хозяина. Леди Фэррэлс отодвинула панель с фальшивыми корешками книг и наклонилась к дверце холодильного шкафа.
— Она уже открыла его или только пыталась открыть? — уточнил сэр Джон Диксон.
— Мне показалось, что открыла, но, заметив мое присутствие, она поднялась, задвинула створку и, пожав плечами, вышла.
— Она показалась вам смущенной?
— В общем, нет. На ее лице играло даже что-то вроде улыбки.
— О, господь милосердный! — простонал Альдо. — Она-то что там делала?
Сэр Десмонд, приступивший к допросу свидетельницы, ответил на вопрос Морозини.
— Я не понимаю, почему обвинение придает такое значение показаниям этой свидетельницы. Леди Фэррэлс — хозяйка в собственном доме и могла находиться где ей угодно.