Хромой из Варшавы. Книги 1-15

Бенцони Жюльетта

— Альдо! Как приятно снова увидеться с вами! Мне кажется, что прошли века…

— Но ведь прошло не так уж много времени, — ответил он, целуя протянутую руку. — Правда, моя жизнь мчится галопом. Спросите у комиссара Ланглуа, он считает, что она даже чересчур перегружена событиями.

— А как Адальбер? Как у него дела?

— Лучше не бывает. Полагаю, вы очень скоро с ним увидитесь. Но поверьте, я в отчаянии от того, что случилось с вашей горничной…

— Кто это? — осведомился обожатель Полины, не стесняя себя бесполезной вежливостью. Труд

ответить ему взял на себя Белмон, который, судя по всему, не слишком одобрял присутствие здесь красавца Оттавио.

— Не вижу, для чего вам это, мы, как вы знаете, не в гостиной, но если настаиваете… Дорогой Альдо, вот граф…

— Фанкетти! — быстро подсказала явно обеспокоенная Полина.

— Вот-вот. Фанкетти, я представляю вас князю Морозини.

Альдо с удовольствием расцеловал бы Джона Огастеса: при безупречной вежливости представление «князю Морозини» было искусно нанесенным оскорблением. Не подавая друг другу рук, мужчины склонились в полупоклоне, чем-то напоминающем японский, и проговорили: «Очень приятно», что было откровенной ложью, которой, однако, неумолимо требует свет. Выпрямившись, Альдо повернулся к Белмону:

— Что вы собираетесь делать? Ждать конца операции?

— Я думаю, что нет смысла сидеть и ждать всем. Я дождусь приговора хирурга, — вступила в разговор Полина. — Хэлен моя горничная, значит, мне и ждать. Поезжайте с Альдо, Джон Огастес. Увидимся вечером в гостинице.

— Не беспокойтесь, я составлю компанию Полине, — объявил неутомимый Оттавио. — Ей не стоит оставаться одной. Особенно… если новости будут неблагоприятными.

Белмон открыл рот, очевидно собираясь что-то сказать, но потом передумал. Ланглуа тоже собрался уходить.

— Я отправляюсь к себе, — сообщил он. — Мой участок рядом, так что при необходимости профессор Оланье меня вызовет. К тому же здесь останется один из моих людей.

Все распрощались. Альдо, желая избавить себя от зрелища сидящей на банкетке парочки — Полины рядом с неаполитанцем, — сразу пошел к двери, взяв Белмона под руку.

— Не знаю, как у вас, но у меня спазмы, — сказал жалобно Джон Огастес. — Мы же с вами так и не пообедали!

— Проблему с обедом мы решим в один миг, вот только заедем на площадь Опера. Мне нужно купить газеты.

Продавец газетного киоска вспомнил даму-иностранку, которая купила у него газету, но вот какую, сказать затруднился.

— У вас найдется по экземпляру каждой? Я имею в виду французские, американские и английские газеты? — спросил Альдо.

— Сейчас посмотрю, подождите. Да, найдется.

— Ну, так дайте мне по одной из всех тех, что у вас есть.

Альдо вернулся к машине с внушительной кипой газет, к немалому удивлению Белмона.

— Неужели вы собираетесь прочесть всю эту литературу?

— В принципе, я обещал отнести их все в полицию, но пока не отнес, взгляну одним глазком.

— А обед? — напомнил Белмон. — Когда вы намереваетесь пообедать?

— Разумеется, до чтения. И к тому же рассчитываю на помощь.

Спустя

четверть часа Альдо остановил машину перед особняком де Соммьеров. Когда он с Джоном Огастесом появился, нагруженный кипой газет, План-Крепен проявила к прессе живейший интерес, тогда как интерес маркизы был обращен исключительно на «брата той самой Полины». Брат поклонился ей и поцеловал руку по всем правилам, присущим лучшему обществу, сопровождая знакомство улыбкой, перед которой не устояла бы ни одна богатая вдова, однако маркиза все же устояла.

Рассказ о драме в «Рице» и сообщение, что у мужчин до сих пор маковой росинки во рту не было, окончательно растопили тонкий ледок, неизбежный при первой встрече. Даже Эвлалия, грозная повариха маркизы, которая была страшно недовольна тем, что «господин князь» не приехал вовремя и пренебрег ее тефтелями на вертеле по-нантски, сменила гнев на милость, увидев, с каким восторгом «американский жентельмен» уписывает ее омлет с трюфелями, а потом говяжье филе «россини», которое было подано как второе блюдо. Тонкое понимание украсивших стол вин окончательно завоевало уважение и симпатию Эвлалии к «жентельмену». В самом деле, можно ли, родившись в Нюи-Сен-Жорж, не полюбить человека, который провозгласил, что бургундские вина — самые лучшие на свете?

Все это время Мари-Анжелин тщательно изучала газеты, принесенные Морозини, но пока не обнаружила, что же могло привлечь внимание бедной Хэлен Адлер.

— В американских без устали твердят, что предвыборная кампания Франклина Д. Рузвельта проходит под бой литавр и барабанов, в Англии споры и драки в Палате общин, в Индии восстание. Всех волнует последняя шляпка королевы Мэри. Во Франции в Сен-Назер спускают на воду пакетбот «Нормандия». Каждая страна посвящает не одну страницу спортивным новостям, новостям моды, искусства, кино, театра — всему, чему только пожелаете. И при этом, если честно, ничего интересного.

— Сейчас мы к вам присоединимся, Мари-Анжелин, вот только возьмем с собой в зимний сад кофе, — пообещал Альдо. — А потом отнесем всю эту груду бумаги комиссару Ланглуа. Но собой я крайне недоволен! Только полный идиот мог не обратить внимания, какую газету он взял в руки!

— Любой из нас на вашем месте поступил бы точно так же, — утешил его Джон Огастес. — Другое дело, что у нас сейчас может не быть той газеты, которую купила Хэлен. Их такое количество! Продавец не может поручиться, что дал нам все до единой!

— Будем надеяться, что бедная женщина выживет, — сочувственно произнесла маркиза де Соммьер. — Как вам кажется, хирургическая операция может ей помочь?

— Кто знает? Удача, что ее живой довезли до больницы. Морозини, вы отвезете меня после полиции в больницу? Я не хочу оставлять сестру там мучиться одну в ожидании.

— Она там не одна, — не мог удержаться Альдо.

— А по-моему, одна! Что может понять этот… авантюрист в ее переживаниях? Для него горничная… всего только слуга. Пустое место. А Полина очень привязалась к Хэлен.