Хромой кузнец (сборник)
Шрифт:
В те давние времена каждый год из лесу в Перунов день выбегали олени и могучие, длиннорогие туры и сами отдавали себя под жертвенные ножи. Влагу их крови Люди изливали в круглые каменные алтари, утверждённые перед изваяниями Перуна, а мясо варили и ели всем родом на священном пиру. И каждый, зачерпнув в свой черёд из котла, клал ложку наземь чашечкой вверх – затем, чтобы между пирующими незримо угостился и Бог.
Однажды, идя по лесу вместе с Богиней Весны, Бог Грозы нечаянно встретил двоих Людей: парнишку-подросточка и с ним кудрявую девочку в детской рубашонке.
Парень поклонился
– Как звать тебя? – спросил Перун паренька. Тот отмолвил:
– Отец зовёт Кием – Молоточком.
Он, видно, вправду был рукодел: ещё первый пух не проклюнулся над верхней губой, а на ладонях уже твердели мозоли, и у пояса висел в ножнах хорошо отбитый, острый каменный нож. Ибо в те времена Люди всё делали из кости, камня и дерева: ножи, топоры и даже серпы, вставляя кусочки кремня в изогнутые корневища.
Перун кивнул на девочку:
– Сестрёнка твоя?
Парень залился отчаянной краской:
– Не… мы с ней поженимся… когда она подрастёт!
Бог Грозы повернулся к Леле и увидел на её щеках ответный румянец, ибо Отец Небо с Матерью Ладой уже сговаривались породниться. И он сказал:
– Что подарить тебе на счастье, жених? Чего желаешь, проси.
Кий оказался впрямь не из робких. Он шагнул вперёд и бережно прикоснулся к узорчатому, звонкому золоту чудесной секиры:
– Мне бы, господине, выучиться делать такие.
– Ну, молодец! – расхохотался Перун. – Да ты знаешь ли, какой это труд?
– Знаю, господине Сварожич, – ничуть не смутился Кий. Вытянул нож из хороших кожаных ножен и протянул честно, рукоятью вперёд: – Погляди, я сам его сделал.
Костяная рукоять завершалась искусно сработанной головкой красавицы лосихи. Перун вернул нож и поднял голову к Небу:
– Поможем ему, отец?
И Небо ответило. Прямо из синевы пала слепящая молния, клубок пламени ринулся в подставленную ладонь Бога Грозы. Кудрявая девочка, пискнув, вновь спряталась за безусого жениха. А тот, проморгавшись, увидел в руках Перуна кузнечные клещи. Вишнёвый накал медленно покидал их, сменяясь серым блеском железа. Кий не сразу понял, что это такое, ведь кузнечного дела никогда прежде не было у Людей. Он знал только – сбылось чудо и осияло всю его жизнь, никогда уже она не потечёт, как допрежь.
Клещи остыли, и Перун протянул их парнишке:
– Поднимешь?
Тот закусил губы, натужился и с трудом, но удержал.
Богиня Весны поднесла Кию в ладонях воды, зачерпнутой из гремячего родника:
– Испей.
В воде мелькали, переливались радужные искры. Кий послушно выпил, снова взял клещи и легко взмахнул ими над головой, радуясь и дивясь нахлынувшей силе.
Вот почему и до сего дня по весне, во время первой грозы, многие спешат испить и умыться из родника, а всего лучше с золота или с серебра: тотчас прибывает от этого силы, здоровья и красоты…
Перун выучил Кия искать в земле рудные залежи, плавить красную медь, делать косы,
– Это тебе на потом.
Отец Кия сначала был очень недоволен делами сына, построившего на краю селения кузницу и днями напролёт пропадавшего в ней:
– И на что нужна твоя медь, одна зелень с неё! Деды наши палицами и каменьем довольствовались, и нам хватит того. Бросай баловство, пора уже тебе брать мотыгу да в поле идти, хлеб сеять! Ишь вымахал дармоед! Я уж седой – до каких пор кормить-то тебя?
А тут ещё маленькая невеста повадилась лепить из податливой глины разные формочки и лить в них блестящую медь, начала дарить подружкам узорчатые запястья, витые колечки к налобным повязкам, маленькие перстеньки-жуковинья… Сором! Не девичье дело!
Но охотники вскорости поняли, что стрелы с медными и бронзовыми головками настигали зверя куда верней прежних, увенчанных кремнем и костью. Стали они приносить Кию пушистые шкурки, вкусное мясо. А взамен просили не только ножи да наконечники для копий и стрел, но и украшения жёнам и любимым невестам. А женщинам сразу приглянулись тонкие, острые иглы, легко пронзавшие холст и прочную кожу.
Не сеял Кий хлеба, не возделывал репища-огорода, а голоден не ходил. Нёс в дом хлеб, а часто и мясо для щей. Делался понемногу кормильцем семьи не плоше братьев, не плоше самого отца…
А потом было вот что. Как-то по весне шёл молодой кузнец мимо поля, которое Люди мотыжили, рыхлили под хлеб. Глянул Кий, какой пот струился с их лиц, с привычно согнутых спин… А за полем, на вольном лугу, паслись налитые праздной силою кони. Играли, носились, метали из-под копыт комья земли.
Люди приветствовали Кия, хвалили удобные мотыги, но он будто не слышал. Ему вдруг подумалось: а если того пустопляса-коня да заставить тянуть полем мотыгу? Большую мотыгу, по силушке? Сбоку привесить?.. А ежели приспособить, чтобы не одним плечом, обоими налегал?
Дома Кий вылепил из глины конька и весь вечер так и эдак ладил к нему длинные палочки. Братья стали смеяться: потянул, мол, за девчонкой, игрушками занялся. Но утром над его кузницей заклубился густой дым. Любопытные парни, зашедшие глянуть, в чём дело, приставлены были раскачивать тугие меха. И когда наконец Кий вывел коня и запряг, сзади оказалась не повозка, не волокуша – острый рог, нацеленный в землю, и удобные рукояти для пахаря.
– Какая сохатая! – сказал кто-то, поглядев на окованный блестящей медью рог. Так и повелось с тех пор звать рогатую соху – сохой.
Послушный конь взмахивал хвостом и оглядывался, ожидая хозяйского слова. Старики сперва хмурились: не обидится ли Земля? Но вот отец Кия, помолясь, взялся за рукоятки и повёл самую первую борозду. И вдруг, сам того не заметив, уже сделал столько, над чем ещё вчера трудился бы до заката.
– Диво! – изумлённо ахнули Люди. А кто-то складно примолвил:
– У матушки сошки – золотые рожки!
С тех пор потянулась за Кием слава вещего мастера, любимого Богами умельца и чуть ли не вещуна. Стали поговаривать, будто мог молодой кузнец выковать не только вилы или топор, но даже и слово, даже судьбу, даже старость и хворь на здоровье перековать…