Хромой Орфей
Шрифт:
Он живо переступил порог своей мансарды, повернул ключ в замке и энергично потер руки. Он обдумывал лобовую атаку с максимальным использованием танков блестящая операция! Расставил на столе фигурки из «Милый, не сердись» и в волнении опустился на стул. К нему подбежал облысевший пес и преданно облизал его руку.
Взрыв! Он долетел со второго этажа - там грянул смех, когда Алеш доканчивал свой рассказ:
– Ну, не в себе... если бы вы, милые, только видели... Ich... Ich stehe... Я думал - лопну...
Хохотали прямо до слез, потом кто-то из девушек заметил:
– Ты бы его пригласил...
– Кого?
–
– Зузка права. Я бы, может, завела свой собственный вермахт. Что скажете насчет свинга «Хорст Вессель»?
Знакомый голос позвал Войту. Он заморгал глазами, ослепленными электрической лампочкой над столом, и оглянулся; под локтем, на который он положил голову, засыпая, лежала раскрытая брошюра.
– Войтина!
Алена стояла, прислонившись к косяку, волосы у нее были растрепанные, глаза широко раскрыты. Он сперва испугался.
– Ты что?
– Пойдем наверх.
Она подошла, схватила его за руку.
– Я хочу, чтоб ты пошел со мной. Хочу, понимаешь?
Он попробовал освободить руку.
– Не дури. Что мне там делать?
– Если ты любишь меня, то должен пойти. Должен. Я так хочу. Хочу!
Был уже третий час ночи, и, судя по шуму наверху, вечеринка достигла своего апогея. Что это с ней? Пьяная, что ли? Она настаивала на своем, как избалованный ребенок, и изо всех сил тащила его от стола. Он больше не сопротивлялся, но сон на минуту опять сморил его.
– Должен!
Потом он сообразил, что она заплетающимся языком твердила ему что-то о сломанной радиоле.
Окончательно очнулся он уже на середине лестницы. Сумасшедшая, напилась до чертиков! Все его существо охватили отвращение и ненависть к тем, наверху, он ухватился за перила. «Не пойду дальше!» - «Нет, ты должен, должен!» И он послушался, пошел покорно. Все стало ближе, ближе: голоса, вой и рев радиолы, пущенной на полную силу, - ага, значит, она меня обманула, а я болван... Вот они уже в матовом полумраке прихожей; за стеклянными дверями кипело и клокотало, слышались стоны, как в застенке, звон стекла, топот, и над всем этим шелковисто-безучастный голос певицы, льющийся с пластинки. Мимо мелькнула мужская фигура, размахивающая руками в возбужденном монологе, кто-то другой дергал ручку уборной, где кого-то уже рвало.
Алеш! Он вынырнул откуда-то, взлохмаченный, с развязанным галстуком, но, по-видимому, еще вменяемый.
– Ты хоть понимаешь, что ты противна?
– с возмущением набросился он на Алену.
– С дороги, голубчик!
– в бешенстве закричала она и пошатнулась.
– Это мое дело.
Пьяная, она становилась скандалисткой и несла бог весть что.
– Ты тут самый обыкновенный гость, не больше, так что не заносись! Посторонний. Понятно?
Она запрокинула голову и захохотала.
– Я могу приказать, чтоб тебя отсюда вы... вытурили... очень просто! Хоть ему. Тсс, я тебе вот что скажу: это ведь мой муж. И... дворник! Тсс! Тут нет ничего твоего: ни хибарки, ни меня. Войтнна, пошли!
Оба не успели опомниться, как Алена открыла дверь и втащила Войту в комнату.
– Ребятки, кого я привела...
Алену обозлило, что никто не слушает, она замахала руками как одержимая, но голос ее потонул в окружающем шуме.
– Пить! Дайте мне выпить!
Она опрокинула в себя рюмку и обеими руками оттолкнула Алеша, который безнадежно
– Тихо, идиоты!
Где я? Искаженные лица с вяло опущеиными углами губ, ощеренные зубы, неподвижные зрачки. Дым коромыслом. На Войту еще не обратили внимания, каждый ревел и орал свое, жестикулируя, слоняясь по комнате, занятый самим собой. Чьи-то руки дернули его сзади, заставив сесть на софу, под которой лежал навзничь худой парнишка с козьей мордочкой. Чье-то искривленное гримасой лицо приближалось к нему из дыма со стопкой зеленоватой жидкости... «Пей!» лепетал прямо в лицо пьяный голос.
Теперь Войту заметили и накинулись на него с дружескими воплями.
– Ты кто такой? Я тебя еще тут не встречала. По трубе спустился, что ли? Ура-а-а... детки, это черт!.. Признайся, ты черт!
– верещал тоненький голос у самого его уха.
– Так пей, чертяка, у вас там небось такого пойла нету. Глотни хорошенько!
Сперва Войта растерянно отнекивался, но его заставили опрокинуть бокал на брудершафт; ему страшно обожгло горло и перехватило дыханье, он весь передернулся.
– Ура-а-а-а! Черт пьет... Еще бокал! А скажи, чертяка, какие у вас там девчонки? Зна-а-атные, наверно... Поцелуй меня, я ни разу не целовалась с чертом. Хочу в ад, девочки. На небе страшная скука, сидят в этих безобразных ночных рубашках и поют всякое старье.
Что я делаю? После четвертого бокала ему все уже казалось смешным; пятый он осушил добровольно. Ребята, ну и хлещет! Он чувствовал, как в голове так чудно проясняется, успокаивается, лица удалялись, расплывались, и вот он оказался один в безопасном уединении, и вдруг все стало ему безразлично, потом он услышал, как сам бурно хохочет и несет околесицу; никогда не чувствовал он себя таким чудесно свободным и несказанно счастливым, а лица вокруг стали милыми, дружескими. Его смешило, как пианист храпит, свесив голову на клавиши, а другие поят контрабасиста водкой. Над головой у него ревела радиола, а танцующие пары потешно впились друг в друга. Умора! Когда же они примутся поедать один другого? Вон мужская рука там, за пальмой, кинула окурок в цветочный горшок и скользнула между округлостями девичьих колен, во тьму под юбками. Широкоплечий блондин ходит в ботинках по кушетке и страстно целует в живот голую бесстыдницу на картине - видела бы мама!
– а этот, как слон, носит на плечах визгливую брюнетку с жадными губами, она колотит его пятками в бока - трах!
– оба повалились на паркет, под ноги скачущим в свинге, а юнец с козьей мордочкой поминутно выныривает из-под стола и кудахчет: «Знаешь, что говорил Зара... Заратустра? Ни хрена не знаешь. Садись! Кол!»
– Тихо, павианы!
Он оглянулся на голос Алены и от испуга слегка отрезвел. Что она собирается выкинуть? Она добилась, чтоб ее слушали хоть несколько человек, поближе! Что это она показывает на меня? Пьяная в дым...
– Будет тебе!
– услышал он голос Алеша.
Но Алена его даже не заметила, она закусила удила.
– Я обещала вам сюрприз. Вот он! В кресле сидит...
– Алена!..
– Позвольте представить - мой муж!
Шум, кто-то свистнул, все глаза обратились к Войте, но смысл сказанного не сразу дошел до них. А когда дошел, прорвался вопль восторга. Ура! Вот так номер, милые мои! Изумлению пирующих не было конца. Муж! Они отнеслись к этому как к курьезу, зазвенели рюмки, тут же жадно осушаемые.