Хромой Тимур
Шрифт:
— У нас? Избави бог! Никогда не было. Давайте для него денег, и я пойду поищу дров.
Когда он ушел, Пушок вышел на галерею, где горели, догорали и разгорались очаги постояльцев.
— Рыба? — спросил Пушок у одного из армян, занятых своей сковородкой.
— А что же? Рыба! Сом!
Пушок тотчас узнал того краснобородого в высоченном колпаке. Краснобородый был увлечен сковородой:
— Сом!
— А я, едва прибыл, услышал ваш голос.
— И что?
— Ничего, просто узнал.
— Еще бы!
В это время подошел очень
— Ну?
— Мог бы и получше выбрать.
— Просили от хвоста, я дал от хвоста.
— Кто из нас не знает, — всякая рыба жирнее к голове, только сом — к хвосту. Я хотел пожирней: ты мне дал хвост, правильно. Но какой? А?
— Однако же вы взяли, и я хочу получить…
— Взял! А что я буду есть? Если бы я не взял, что бы я ел?
— Я хочу получить.
— Завтра рассчитаемся: видишь, я жарю!
Привратник вернулся, неся охапку какого-то хлама:
— Сейчас затопим. Будет, как в раю.
— В аду жарче. Так? Так. С такого мороза я хотел бы сперва пройтись через ад.
— Сделаем как надо. Но где, вы думаете, я добыл дрова? Едва выпросил. Пообещал, что вы хорошо заплатите.
— Опять?
— Заплатить непременно надо. Это Хаджи-Тархан! Степь. Откуда тут дрова? А я добыл!
— Это разве дрова?
— По нашим местам!
Уже давно запахи рыбы и лука разжигали голод Пушка, но очаг, примазанный к стене, отсырев, никак не разгорался. Дым не шел в дымоход, расползался по комнате.
Пушок достал из сумки медный бухарский светильник и велел привратнику налить туда масла.
— Откуда у меня? — удивился привратник. — Или выпросить у кого-нибудь? Так ведь никто не даст, если на этом не заработает: кому охота приносить масло из города, а потом отдавать себе в убыток?
— Ты мошенник! — уверенно сказал Пушок. — Я найду сам.
— Сперва рассчитайтесь за дрова.
Краснобородый обитатель соседней кельи охотно налил Пушку из глиняного кувшина, почернелого от масла.
— Сколько вам? — спросил Пушок.
— За это? Берите, берите, — у нас это не товар.
— А кто жил до меня в этой келье?
— Тут? Рядом? Вы взяли ее?
— А что?
— Зачем? Нищий вы, что ли? У нас тут сколько хотите, выбирайте, — есть хорошие кельи. А эта в углу, ее не прогреешь.
— На первую ночь сойдет.
— Если спать в шубе, на шубе да тремя шубами покрыться!
— Как нехорошо!
— Поможем!
Он кликнул привратника:
— Ты деньги брал?
Отворотившись, привратник сказал примиряюще:
— Ну, ну…
— Я их вытрясу! Хозяину не скажу, а сам!
Он надменно вскинул красную бороду и, наслаждаясь растерянностью привратника, покорно поспешившего за какими-то ключами, пояснил Пушку:
— Здесь с ними только так! Попробуйте-ка у меня вина! Вино сюда возят с берегов Куры! Я вам уступлю два бочонка. Недорого!
На это Пушок отозвался осмотрительно:
— Потолкуем.
— Недорого!..
Но,
И вскоре его переместили в другую келью, чистую, обжитую, где сразу разгорелись хорошие дрова, а привратник только охал и клялся, что без хозяина он ничем не мог распорядиться и делал все, что мог сделать без хозяина, а хозяин ночует дома и явится только утром, потому что совсем недавно женат.
Утром Пушок отправился на базар.
Торговые ряды в городе оказались невелики и неприглядны. Купцы сидели в огромных шубах, и сразу трудно было понять, что за купцы, откуда, на каком языке с ними говорить. Но опытным глазом Пушок вскоре приметил, что купец познается по товару: персы сидели, выложив не весь товар, а только несколько кусков гилянского шелка или несколько щепоток краски, чтоб покупатели из других стран знали, где брать эти иранские товары; бухарцы держали перед собой тоже немногие щепотки или ломтики селитры, серебряной руды, какое-нибудь одно из медных изделий, пестрые ленты кушаков. Дальние персы с Ормузда предлагали пряности: перец, мускус, серую амбру. Ордынцы вывесили над головой шкурки сибирских зверей, китайские товары. Купцы из Ургенча — хлопчатые ткани и покрикивали, славя свои товары:
— Камка есть! Чалдар; бес, — бери, бери!
— А вот мата! Ах, какой зенджень! Ха, для Москвы гордится! Эй!
Пушок обернулся.
Пятеро русобородых, крепких людей шли по утреннему морозу легко, как по солнцепеку. Высокие, запрокинутые назад шапки, распахнутые шубы на белках либо на красных лисах, суконные поддевки с красными, как и у армян, кушаками, — все это таким спокойным, крепким показалось Пушку, что он посторонился, хотя и не стоял на их пути, и приветливо заулыбался им. Он уже бывал в Москве и знал московское обхожденье.
— Чего привез? — спросил один из них у Пушка.
"Откуда он узнал, что я недавно приехал?" — удивился Пушок.
— Почти ничего.
— Дальше, что ли, едешь?
— Дальше.
— То-то я вижу: товара не кажешь, а, видать, не перекупщик. Вчера тебя тут не было. Понимай, вчера с кораблем прибыл?
— Вчера.
— Из Джургеня, что ль?
— Не из Ургенча, из Самарканда.
— Там не бывал. Слыхать слыхал: торговый городок. А собрался далеко ль?
— Воля божья, — может, и до Москвы.
— Ну что ж, отдыхай. Потеплеет, — может, с нами тронешься. Нынче дорога нехорошая.
— А что?
— Хан дурит. Едигей.
— Вы из Москвы?
— Двое с нами москвитян, один новгородец, а мы тверичи. Заходи к нам на постой; спросишь русичей. Может случиться, товаром сменяемся.
— А какого товара вам?..
— Всякий берем, кто — что; из Самарканда прибыл, — небось гурмыжское зерно продаешь?
— Жемчуг? Мало, сам Москве везу.
— Да как с нами едешь, нам друг с другом торгу нет, ну приходи так, погостишь, о своем Чагатае поведаешь.