Хроника гнусных времен

Устинова Татьяна Витальевна

Кирилл встал на четвереньки и выбрался из кустов, не заботясь больше ни о какой конспирации. Даже если за ним кто-то наблюдает, это ничего не изменит.

Если только он не должен умереть прямо на садовой дорожке.

Умирать Кириллу Костромину не хотелось.

Стараясь не оглядываться и не бежать, он дошел до дома и поднялся на садовое крыльцо. Дверь была заперта. Значит, тот человек уже вернулся в дом. Или вообще вышел не из дома.

Кирилл запрокинул голову и посмотрел на Настин балкон. Балкон был в неизмеримой дали, и

он не представлял себе, как на него залезть.

Очевидно, удар по голове был довольно сильным.

Кирилл забрался на шаткие перильца крыльца и постоял, балансируя и отчаянно пытаясь не свалиться. Потом, придерживаясь рукой за стену, дотянулся до нижней перекладины балкона и повис на ней, болтая ногами.

Каждый, кто проходил под турником, обязан был три раза подтянуться. Шесть раз прошел — восемнадцать раз подтянулся.

Он оттолкнулся от стены, перехватил руками и перенес себя через решетку балкона. На той стороне он угодил прямиком в цветочный горшок, который покатился по крашеным доскам с грохотом идущего в атаку танка.

— Кирилл!

— Тихо! Не кричи.

— Что с тобой?! Что ты там делал так долго?!

— В луже лежал. Только не кричи ради бога!

— Господи, ты же весь грязный! Что у тебя с лицом?!

— Я упал, — сказал Кирилл, — и еще наступил в какие-то твои цветы. Мне нужно в душ.

— Проводить тебя? — спросила Настя дрогнувшим голосом, рассматривая его, как будто он только что неожиданно вернулся с передовой.

— Не надо меня провожать. Я сам дойду. Где мои штаны?

Ему было неловко перед ней и стыдно, что неизвестный противник переиграл его и он теперь должен смывать с физиономии грязь, ощупывать свою шишку и делать вид, что так и надо, будто это просто часть его хитроумного плана.

Настя протянула ему джинсы.

— Кто там был?

— Не знаю. Я так и не понял. Не смотри на меня с таким ужасом. Ничего не произошло.

— Я тебя все-таки провожу.

— Нет. Сиди здесь. Я приду через пятнадцать минут.

Под действием горячей воды то лишнее, что было у него в голове, как-то уменьшилось, но все-таки много лишнего еще осталось. Он пощупал — ничего особенного, просто шишка, надувающаяся, как детский воздушный шарик.

Он натянул джинсы, выключил свет и осторожно пошел по темному коридору, останавливаясь у каждой двери.

У Светы было темно и тихо. Владик бодро похрапывал.

И что это означает?

Ничего.

Кирилл спустился по лестнице и постоял, прислушиваясь. Тишина, только дом вздыхал во сне — поскрипывал половицами, подрагивал сухими цветами в мавзолейных вазах.

Свет нигде не горел, и Кирилл подумал, что за стеной человек, которого он не увидел, так же, как он, напряженно прислушивается к тишине, а может быть, стоит у двери, прижавшись ухом и выжидая.

В замочную скважину двери, которая выходила на садовое крыльцо, был вставлен ключ.

Так он никогда не разберется в этом проклятом деле!

Он

наклонился — по голове прошел колокольный звон — и стал шарить руками по полу. Где-то здесь должна быть куча старой обуви, в которую все суют ноги, когда выходят из дома, чтобы не тратить время на шнурки и застежки. Он перебрал почти все, когда наткнулся на совершенно мокрую старую кожу.

Значит, человек все-таки выходил именно здесь.

Кирилл потянул башмак за пятку, пытаясь определить хотя бы, женский он или мужской, и в жидком предутреннем свете понял, что это старые демисезонные туфли, которые носила Нина Павловна.

Черт.

Он вернул башмак на место и бесшумно поднялся по лестнице. Посреди темного коридора маячило белое привидение в саване.

Кириллу вдруг стало нечем дышать, и он схватился за перила, чтобы не покатиться с лестницы назад.

— Где ты ходишь?! — прошипело привидение. — Я тебя жду, жду!

Дыхание вернулось к нему, и, схватив Настю за руку, Кирилл потащил ее за собой в комнату.

— Зачем ты вышла? Я же тебе сказал — сейчас приду!

— Тебя нет и нет. Вот я и вышла. Зачем ты ходил вниз?

— Дверь проверял. Все заперто. Еще я нашел мокрые ботинки.

— Какие мокрые ботинки?

Кирилл стащил джинсы и с наслаждением лег на кровать. Его голове горизонтальное положение явно подходило больше, чем вертикальное.

— Под дождь сегодня… вчера вечером попали только мы с тобой. Все остальные были дома. Если ботинки мокрые, значит, кто-то выходил после дождя. Сергей выходил провожать Мусю, но у него белые кроссовки и стоят у главного крыльца, с которого Муся выходила. У садового крыльца только одна пара мокрых ботинок.

— Чья?

— Твоей тети Нины, — буркнул Кирилл, — и не переживай, это на самом деле ничего не значит. У Владика и твоего отца какой размер обуви?

— У папы сорок первый, а про Владика не знаю.

— Зачем нужно было тащиться в сад? — сказал Кирилл задумчиво. — Для чего? Почему нельзя было поговорить днем и где-нибудь в третьем месте? Что за идея — ночью выбираться из спящего дома, осторожничать, чтобы никого не разбудить, прятаться, а потом еще лупить меня по голове!

— Тебя… ты… тебя лупили по голове? — с трудом выговорила Настя и села, как будто у нее подкосились ноги.

— Меня ударили по голове, — поправил Кирилл, морщась. Уязвленное самолюбие тоже сделало кислое лицо, напоминая ему о том, как он попал впросак.

— А дальше? Что было дальше?

— Я упал мордой в грязь. Все. Больше ничего не было. Плохо только, что теперь противник знает, что я им интересуюсь. До сегодняшней ночи я был просто охотник за приданым. А теперь он будет осторожней.

— Или она, — сказала Настя.

— Или она, — согласился Кирилл.

Настя пристроилась рядом с ним, побрыкала ногами, расправляя одеяло, и положила на себя его руку. Ему немедленно захотелось спать так, что в глазах все поплыло.