Хроника капитана Блада

Сабатини Рафаэль

Все это он и изложил мистеру Питту – не резко и не грубо, но в самой деликатной форме, всячески щадя его чувства, – и в заключение добавил, что Люсьен уже помолвлена.

Джереми был поражен.

– Как так! Почему же она ничего не сказала мне? – воскликнул он, совершенно забывая о том, что сам не дал ей для этого ни малейшей возможности.

– Может быть, она не вполне отдает себе в этом отчет. Вы же знаете, как подобные браки принято заключать во Франции.

Мистер Питт попробовал было горячо выступить в защиту естественного отбора, но Д'Ожерон прервал его красноречивую тираду раньше, чем он успел основательно развить свою мысль.

– Дорогой мой мистер Питт, друг мой, прошу вас, поразмыслите хорошенько,

вспомните, какое положение занимаете вы в обществе. Вы – флибустьер, искатель приключений, Я говорю это не в осуждение и не в обиду вам. Я просто хочу указать на то, что ваша жизнь зависит от удачи. Девушке, получившей самое утонченное воспитание, вы должны предложить обеспеченное существование и надежный кров, а разве вы в состоянии это сделать? Если бы вы сами имели дочь, отдали бы вы ее руку человеку, чья судьба была бы подобна вашей?

– Да, если бы она полюбила его, – сказал мистер Питт.

– Ах, что такое любовь, друг мой?

Джереми, считая, что после только что пережитого упоения и внезапного стремительного погружения в бездну горя ему это куда как хорошо известно, не сумел тем не менее облечь приобретенные им познания в слова. Д'Ожерон снисходительно улыбнулся, наблюдая его замешательство.

– Для влюбленного все исчерпывается любовью, я понимаю вас. Но для отца этого мало – ведь он ответствен за судьбу своего ребенка. Вы оказали мне большую честь, мосье Питт. Я в отчаянии, что вынужден отклонить ваше предложение. Уважая чувства друг друга, нам не следует, думается мне, касаться в дальнейшем этой темы.

Общеизвестно, однако, что когда какой-либо молодой человек делает открытие, что не может жить без той или иной молодой особы, и если он при этом со свойственным всем влюбленным эгоизмом верит, что и она не может без него жить, едва ли первое возникшее на пути препятствие заставит его отказаться от своих притязаний.

Впрочем, в настоящую минуту Джереми был лишен возможности стоять на своем, ввиду появления величавой Мадлен в сопровождении де Меркера. Поискав глазами Люсьен, молодой француз осведомился о ней. У него были красивые глаза и красивый голос, и вообще он был, несомненно, красивый мужчина, безукоризненно одетый и с безукоризненными манерами, довольно рослый, но столь хрупкого, деликатного сложения, что казалось – подуй ветер посильнее, и он поднимет его на воздух словно былинку. Впрочем, держался мосье де Меркер весьма уверенно, что странно противоречило его почти болезненно-изнеженному виду.

Он, по-видимому, был удивлен, не обнаружив мадемуазель Люсьен в кабинете ее отца. Мосье де Меркер хотел, по его словам, умолять ее спеть ему еще раз те провансальские песенки, которыми она услаждала его слух накануне вечером. И он жестом указал на стоявшие в углу клавикорды. Мадлен отправилась разыскивать сестру. Мистер Питт встал и откланялся. В его теперешнем состоянии духа у него едва ли хватило бы терпения слушать, как мадемуазель Люсьен будет петь провансальские песенки для господина де Меркера.

И Питт отправился излить душу капитану Бладу, которого он нашел в его просторной каюте на флагманском корабле "Арабелла".

Питер Блад отложил в сторону порядком потрепанный томик Горация, дабы выслушать горестную жалобу своего молодого шкипера и друга. Полулежа на подушках, брошенных на крышку ларя под кормовым окном, капитан Блад был исполнен сочувствия и безжалостно суров. – Д'Ожерон, безусловно, прав, – заявил он. – Твой образ жизни, Джереми, не дает тебе права обзаводиться семьей. И это еще не единственная причина, почему ты должен выкинуть такую вздорную идею из головы, – добавил он. – Другая причина в самой Люсьен: это очаровательное, соблазнительное дитя, но слишком легкомысленное и ветреное, чтобы обеспечить душевный покой супругу, который не всегда будет находиться возле нее и, следовательно, не сможет

ни оградить ее от опасности, ни остеречь. Этот малый, Тондер, что ни день таскается в дом губернатора. А тебе, Джереми, не приходило в голову поинтересоваться, что его туда влечет? А этот субтильный хлыщ, этот французик де Меркер, почему он до сих пор торчит на Тортуге? И, поверь мне, есть еще и другие, которые, как и ты, получают восхитительную усладу в обществе этой молодой особы, всегда готовой с охотой выслушивать любовные признания.

– Чтоб отсох твой гнусный язык! – загремел влюбленный Питт, весь кипя от праведного гнева. – По какому праву позволяешь ты себе говорить подобные вещи?

– По праву здравого смысла и не затуманенного любовью зрения. Не ты первый поцеловал нежные губки мадемуазель Люсьен и не ты последний будешь их целовать, даже если женишься на ней. Будь благодарен судьбе, что ее папаша не на тебе остановил свой выбор. Хорошенькие девчонки, вроде этой Люсьен Д'Ожерон, существуют только для того, чтобы приносить беды и тревоги в мир.

Джереми не пожелал больше слушать подобные богохульства. Он сказал, что только такой человек, как Блад – без веры, без идеалов, – может столь низко думать о самом нежном, самом чистом, самом святом создании на земле. И он выбежал из каюты, оставив капитана Блада в обществе его любимого Горация.

И все же слова Блада заронили крупицу ядовитого сомнения в сердце влюбленного. Ревность, получившая основательное подтверждение своих подозрений, может убить любовь наповал, но ревность, питаемая одними сомнениями, лишь жарче разжигает пламя любви. И ранним утром мистер Питт, весь горя в любовной лихорадке, презрел полученный от господина д'Ожерона отказ и отправился в белый губернаторский дом на холме. На сей раз он явился туда ранее обычного и нашел владычицу своего сердца прогуливающейся в саду. Она гуляла в обществе капитана Тендера – человека, пользующегося весьма дурной славой. Говорили, что он был когда-то первым фехтовальщиком в Париже и, убив кого-то на дуэли, бежал за океан, спасаясь от мести семьи погибшего. Он был невысок ростом, жилист, а его стальная мускулатура производила обманчивое впечатление сухощавости. Одевался он с несколько кричащей элегантностью и двигался удивительно проворно и легко. Внешность его можно было бы назвать банальной, если бы не маленькие, черные, круглые, как бусины, глазки, взгляд которых был необычайно пронзителен. В настоящий момент взгляд этот довольно нагло пронзал Джереми Питта, как бы предлагая ему убраться туда, откуда он пришел. Правая рука капитана обвивала талию мадемуазель Люсьен. При появлении мистера Питта рука продолжала оставаться в том же положении, пока сама мадемуазель в некотором замешательстве не высвободилась из этих полуобъятий.

– А, это мосье Джереми! – воскликнула она и добавила (ни с того ни с сего, как показалось мистеру Питту): – Я вас не ждала!

Джереми почти машинально поднес к губам протянутую ему руку, бормоча приветствие на своем плоховатом французском языке. Последовал обмен несколькими банальными фразами, затем наступила неловкая пауза, и Тондер сказал, насупив брови:

– Если дама говорит мне, что она меня не ждала, я делаю отсюда вывод, что мое появление для нее нежелательно.

– Охотно верю, что вам не раз приходилось делать подобный вывод.

Капитан Тондер улыбнулся. Завзятые дуэлянты, как известно, отличаются завидным самообладанием.

– Но не выслушивать дерзости. Не всегда благоразумно позволять себе говорить дерзости. Порой за это приходится довольно чувствительно расплачиваться…

Тут вмешалась Люсьен. Взгляд у нее был испуганный, голос дрожал:

– Что это такое? О чем вы говорите? Вы не правы, мосье Тондер. С чего вы взяли, что появление мосье Джереми для меня нежелательно? Мосье Джереми – мой друг, а появление друга всегда желательно.