Хроника одного побега
Шрифт:
– …мы перед лицом неопровержимых доказательств, – говорила Бартеньева, – вынуждены признаться…
Она произносила слова, в которых не было и капли правды, при этом стоявший рядом Сармини следил за тем, чтобы признание выглядело достоверным. Бартеньева утешала себя лишь тем, что сложила крестиком указательный и средний палец. Так делают дети, когда врут. Она то и дело подносила ладонь к лицу и надеялась, что кто-нибудь потом, когда будет смотреть запись, заметит этот наивный жест, поймет, что все произнесенное – ложь. Поговорка не врет, утопающий и в самом деле цепляется
Глава 4
Единственной светлой стороной тюрьмы в Абу-эд-Духуре было то, что здесь практически не существовало строгого распорядка дня. Единственным исключением из этого отсутствия правил являлось то, что пленников после вечерней молитвы загоняли в камеры и запирали на ночь. А вот утром – с рассветом, камеры отпирали, и делай что хочешь. Конечно, на отведенной для этого территории.
Лязгнул засов. Охранник даже не удосужился заглянуть в камеру к Ключникову. Данила вышел в коридор, который понемногу наполнялся узниками. Он постучал в железную дверь к Камилле. Никто ему не ответил. Приоткрыв дверь, Ключников заглянул внутрь. Женщина сидела на тюфяке, закрыв лицо руками.
– Это я, – негромко сказал оператор.
Бартеньева вздрогнула, но ладоней от лица не оторвала. Данила присел перед ней на корточки, взял за запястья, отвел ладони от лица. Камилла тут же зажмурилась и отвернулась.
– Что с тобой? – спросил он.
– Мне стыдно смотреть тебе в глаза, – прошептала Бартеньева.
– Ты ничего такого не сделала, за что можно стыдиться, – не слишком уверенно проговорил Данила.
– Вчерашний день многое изменил во мне. Давай не будем об этом. Я хочу побыть одна.
– Так не пойдет. Ты будешь сидеть, думать, накручивать себя. Ты же классический интроверт. Тебя нельзя оставлять одну.
Ключников силой поднял женщину. Камилла стояла, рассеянно глядя перед собой. Данила взял в охапку тюфяк. Вместе они вышли на улицу. Охранник уже раздавал завтрак – черствые пшеничные лаваши и чай. Свободным в тени оставалось только одно место – под стеной, рядом с французским инженером. Он был не против, чтобы русские устроились неподалеку. Инженер рвал лепешку, макал ее в чай и неторопливо рассасывал, растягивая удовольствие.
– Как дела? – поинтересовался он.
– Спасибо, неплохо, – дежурной фразой ответил Данила.
Камилла молча грызла свой лаваш.
– Вас ночью куда-то водили? – спросил француз. – Выбивали выкуп?
Даниле не очень-то хотелось обсуждать эту тему, и так на душе было муторно. Теперь при свете дня, когда стресс после попытки изнасиловать Бартеньеву всем бандитским отрядом отошел на второй план, сказанное на камеру казалось ужасным. За такие признания, будь они правдой, расстрел был бы вполне справедливым наказанием.
– Что-то вроде этого, – расплывчато ответил он.
– Будем надеяться, что у нас все будет хорошо, – пообещал француз. – Мне эта тюрьма в каком-то смысле пошла на пользу.
– Каким образом? – Камилла наконец-то хоть чем-то заинтересовалась.
– Узнал, что моя жена полная мразь, – без тени сожаления в голосе признался француз. – Она отказалась за меня платить,
– Есть другие варианты получения выкупа? – спросил Данила.
– Остается работодатель. Зря я, что ли, на фирму двадцать пять лет ишачил?
Стальные ворота открылись. Во двор вкатил «Лендровер» Сармини. Сабах сам сидел за рулем. Он посигналил, сгоняя с насиженных мест группку пленных арабов, после чего загнал машину в освободившуюся тень у самой стены. Прихватив с собой раскладной походный стульчик, он направился прямиком к французу. Поддернул брюки и сел напротив, саквояж поставил рядом. Смотрел слегка насмешливо сквозь поблескивающие стекла очков.
– Они согласились за меня заплатить? – не выдержал француз.
– Есть плохая новость. Ваша фирма отказалась от вас. Никто не любит расставаться с деньгами.
– И это после того, что я для них сделал? – Инженер стал впадать в прострацию.
– Но есть и хорошая, – рассмеялся Сабах. – Ваш страховщик согласен заплатить за вас. Как только к нам поступят деньги, вы будете свободны.
– Страховщик? – не понял француз.
Сармини доходчиво объяснил ему интерес страховщика к тому, чтобы сохранить своему клиенту жизнь. Инженер буквально залучился от счастья.
– Я бы до такого не додумался. Жена отказалась, дети, работодатель. А тут вдруг – страховщик. Вы финансовый гений.
– Поздравляю, – ухмыльнулся Сабах. – Приятно слышать в свой адрес комплименты. – Сказав это, он повернулся к русским: – А вот с вами возникли проблемы. Телеканал, на который вы работаете, отказывается за вас платить. Причем не просто отказывается.
Данила и журналистка нервно жались друг к другу.
– До владельца я еще не дошел, но генеральный продюсер послал меня прямым текстом. Это плохо, очень плохо. Примерно такая же ситуация с вашим британским продюсером. Вот только англичане словесно оформили все более культурно, но с тем же результатом – иди, мол, подальше. Кто еще может за вас заплатить два миллиона? Напрягите память, это в ваших интересах.
– Два миллиона? – изумился Данила.
– Журналисты дорогой товар. Особенно если они одновременно и шпионы.
– Мы не стоим таких денег, – нервно проговорил Ключников. – Никто за нас столько не заплатит. Еще двести, триста тысяч – это реальная цифра.
– Вы недооцениваете себя, – губы Сармини кривились. – Напрягайте память.
– За нас не станут платить такие огромные деньги. Уменьшите выкуп, – попросила Камилла. – Намного уменьшите.
– Не продавать же мне вас в рабство бедуинам, – не теряя оптимизма, произнес Сармини. – Так работать – это работать себе в убыток. Я упрощу задачу. Среди ваших знакомых есть такие, кто располагает миллионами? Скажем, ваш знакомый, с которым вы связывались по скайпу этой ночью? Он человек не бедный. Я учился в Москве и знаю, сколько может стоить квартира-сталинка, где спальня размером с небольшой спортзал. Его, кажется, зовут Виктор Павлович, и он далеко не последний человек в России, даже депутат парламента.