Хроника Пикирующего Бомбардировщика
Шрифт:
На стоянке все блестело от мелкого сыпучего дождя. Тонкая пленка воды покрывала металл, дерево, землю. Блестели даже стеганые моторные чехлы, под которыми, накрывшись, как палаткой, сидели Кузмичов и два его моториста. Они смотрели на пустынную посадочную полосу, и тоненькие струйки воды, стекающие с чехлов, отделяли их от всего аэродрома, образуя призрачную стену и вызывая ощущение тепла и уюта.
– У вас закурить нема, товарищ старшина?
– спросил худенький моторист. Кузмичов протянул ему пачку папирос: - Кури, только чехол не прожги. Что на обед было?
– Борщ с рыбой и перловка с гуляшом, - ответил ему второй моторист. Худенький прикурил и возвратил пачку Кузмичову.
– Кажный день перловка, перловка, перловка… Усю зиму пшеном душили, весной капустой… Кузмичов усмехнулся.
– Не, шо вы смеетесь? Як вам подадуть на первое капусту с водой, на второе капусту без воды, а на третье воду без капусты, дак вона вам ночью сниться будеть!.. А зараз на нас с перловкой набросились!..
– Однако ты эту перловку за милую душу лопаешь!
– сказал второй моторист.
– А шо же мини, голодным сидеть, чи шо?
– возмутился худенький моторист.
– Военнослужащий обязан уси трудности превозмогать! Перловка дак перловка!..
– Постой, не галди… - остановил его Кузмичов. Он прислушался, откинул чехол и встал.
– Идут… - сказал он, улыбаясь. Где-то далеко еле слышно пели моторы.
– Ну и что?
– Кузмичов повернулся к маленькому мотористу.
– Шо?
– удивленно посмотрел тот на Кузмичова.
– Ты чего-то про капусту говорил?..
– Та ни, про перловку!..
– А… Ну, вылезайте, пошли встречать… - сказал Кузмичов и направился к посадочной полосе. Гул моторов все нарастал и нарастал, потом Кузмичов услышал, как уменьшились обороты двигателей, и из пелены дождя показался силуэт сто пятнадцатого. Он вырастал с каждой секундой и все больше и больше принимал реальные очертания. Наконец он коснулся колесами земли и покатился мимо Кузмичова по посадочной полосе. В конце полосы он остановился и, развернувшись на одном месте, запрыгал к месту стоянки. Точно и расчетливо зарулив на стоянку, сто пятнадцатый занял свое место в привычном строю мокрых «пешек». Один за другим остановились винты. Открылся люк кабины стрелка-радиста, и появился Женька Соболевский.
– Привет, Кузмич!
– крикнул он.
– А, Женечка!
– сказал Кузмичов.
– Сегодня у нас в клубе кино «Тетка Чарлея».
– Ты пойдешь?
– крикнул Соболевский, снимая с себя парашют.
– Если управлюсь… - оглядывая машину, ответил Кузмичов. Из первой кабины через нижний люк неуклюже выполз Гуревич.
– О, Кузмич!
– сказал он.
– Каждый раз, когда мы приходим на аэродром, у меня такое впечатление, что я тебя очень давно не видел… - Да!..
– вспомнил Кузмичов.
– Я забыл тебе сказать, Веня. Я достал канифоль для смычка.
– Спасибо, Кузмич!
– Ладно, - отмахнулся Кузмичов.
– Чего там… Последним медленно спустился Архипцев. Он снял шлемофон, подвесил его к поясу и стал снимать парашют.
– Как моторы, Сереженька?
– подошел к нему Кузмичов.
– Моторы в порядке, Кузмич, - ответил Архипцев.
– Вот только крылышко прохудилось. Штопать придется. Пойдем посмотрим… Все четверо собрались у левой плоскости, и Кузмичов, всплеснув руками, огорченно сказал: - Хорошенькое дело «штопать»! Легче новое сделать! Как это он вас, а?..
– Да так
– Пошли, ребята! И они пошли, перекинув через плечо парашюты. Соболевский на секунду остановился и, повернувшись к самолету, крикнул: - Кузмич! Я на тебя место займу! Не опаздывай!
– Ладно!
– крикнул Кузмичов в ответ.
– Только подальше, а то я вблизи не вижу!
– Хорошо!
– Соболевский вприпрыжку бросился догонять Архипцева и Гуревича. До ремонтных мастерских они шли вместе, затем Архипцев повесил свой парашют на Соболевского и сказал: - Женька, отнеси, пожалуйста, я в штаб полка зайду… Он свернул в сторону и скрылся за бараками техсостава. Некоторое время Женька и Гуревич шли молча. Женька то и дело подпрыгивал, стараясь попасть в ногу с Гуревичем.
– Сейчас куда? В столовую?
– спросил он.
– В столовую, - ответил Гуревич и накинул свой парашют на Женькину шею.
– Захвати и мой, а я пойду обед закажу… Женька поправил парашюты и сказал безразличным голосом: - Штурман! Васильки слева за дорогой… - Поди к черту… - огрызнулся Гуревич. Женька вздохнул и потащился к своему бараку, фальшиво и демонстративно напевая: «Без женщин жить нельзя на свете, нет…» Разговор в штабе уже подходил к концу. Начальник штаба сидел у карты, а Дорогин ходил за его спиной и курил папиросу. Архипцев стоял у стола и вертел в руках соединительную колодку от шлемофона.
– А второй «фоккер» ушел, - закончил он.
– После этого мы сразу пошли домой… - В каком состоянии машина?
– спросил Дорогин.
– Можно сказать, в порядке, товарищ полковник. Кузмич… Виноват, товарищ полковник… Старшина Кузмичов сказал, что к вечеру будет готова… Дорогин переглянулся с начальником штаба.
– Н-нну ладно, - протянул Дорогин.
– Этих кочевников все равно придется искать… И делать это будете в-ввы, Архипцев. Понятно?
– Так точно, товарищ полковник! Разрешите идти?
– Идите. Архипцев повернулся и вышел из комнаты. Начальник штаба посидел, помолчал, потер ладонями полное лицо и, наконец, поднял глаза на Дорогина: - Давай заполним на них наградные листы… - У тебя спичек нет?
– спросил Дорогин.
– Нет. Ты слышал, что я сказал?
– Слышал. Подожди, вот н-найдут немцев, тогда и заполним.
– Дорогин высыпал на стол из спичечной коробки штук двадцать сгоревших спичек и стал рыться, отыскивая среди них хоть одну целую. Целой спички он не нашел и удивленно сказал: - К-ккурить бросить, что ли?..
КОГДА ЛЬВЫ ХОТЯТ ВЫПИТЬ…
Из барака выскочил взъерошенный Женька. Он ошалело остановился под дождем, задрав кверху голову, открыл рот и поймал несколько дождевых капель этим нехитрым способом. Мимо него пробежала девушка-сержант, по-женски держа над головой платочек в виде зонта.
– Соболевский!
– крикнула она.
– Поздравляю с «фоккером»!
– Анечка! Одну минутку!
– закричал Соболевский.
– Я не Анечка, и мне некогда… - ответила девушка на бегу.
– Машенька, Клавочка, Раечка!.. На одну секундочку!
– умоляющим голосом завопил Женька, устремляясь за девушкой. Шлепая по грязи, он догнал девушку и взял ее под руку.
– Дорогая!
– томно сказал Женька.
– Мы сегодня дрались, как львы… - Знаем, знаем… - рассмеялась девушка.
– Слышали.
– Радость моя, - Женька льстиво заглянул ей в глаза.
– Ну скажите, что нужно львам после свершения блистательных подвигов?
– Не знаю, - развела руками девушка. Женька повернул девушку к себе и проникновенно сказал: - Женщина! Чуткое и нежное создание! Посмотрите мне в глаза и скажите, чего хотят львы… Девушка внимательно посмотрела на Женьку и серьезно ответила: - Львы хотят выпить. Женька изумленно всплеснул руками: - Господи! Ясновидящая!.. Но где достать?
– Наверное, в лавке военторга… - Святая и непорочная! В лавке военторга продают только зубные щетки и смесь нашатыря с мелом для чистки пуговиц… - Тогда, может быть, у прибористов? У них всегда есть спирт. Женька хлопнул себя по лбу и торжественно произнес: - Вы самый гениальный сержант Военно-Воздушных Сил рабоче-крестьянской Красной Армии! Привет!.. Он чмокнул девушку в щеку и убежал.
Венька вошел в столовую, снял шлемофон, пристегнул его к поясу и стал медленно пробираться к своему столику. Несколько столиков было занято. Со всех сторон раздавались голоса: - Гуревич, здорово!
– Соболевский придет?
– Придет, - ответил Гуревич.
– Сто пятнадцатый! Где пилот?
– В штабе, - сказал Гуревич, расстегнул комбинезон и сел за столик, над которым висела табличка «Экипаж Архипцева». Внизу была пририсована палитра, и квадратный корень извлекался из скрипичного ключа. Венька порылся в планшете и достал оттуда букетик мокрых полевых цветов. Расправляя букетик, он не заметил, как из-за его спины к столу подошла маленькая рыженькая официантка. Она посмотрела через Венькино плечо на мокрый букетик, и мягкая улыбка засветилась на ее лице. Она тронула Веньку за рукав и негромко сказала: - Здравствуйте, Венечка! Почему вы сегодня один? Венька вздрогнул, вскочил и сунул букетик в шлемофон.
– Здравствуйте, Катя. Не беспокойтесь, ребята сейчас подойдут… - А я и не беспокоюсь. Я могу вас и одного накормить… - Нет, нет, я подожду. Откуда-то раздался крик: - Катя! Компот! Катя повернулась и ответила ледяным тоном: - Сейчас. Она снова наклонилась к Веньке и, опершись на стол, очень нежно, как-то совсем по-бабьи жалостливо спросила: - И что-то вы исхудали так, Венечка?
– Катя! Компот!..
– опять раздался крик. Катя резко и зло повернулась. Сейчас она им скажет! Венька робко коснулся ее руки и, показывая на столик, из-за которого доносился крик, тихонько сказал: - Катя. Компот… Катя вздохнула, заглянула в шлемофон, откуда выглядывали цветы, и ушла за компотом. Она шла между столиками, сохраняя то чудесное, нежное выражение лица, которое было у нее при разговоре с Венькой. Проходя мимо того места, откуда несся крик, она на секунду как бы сняла с себя эту нежность и, облив презрением сидящих за столом, прошла дальше - опять мечтательная, влюбленная маленькая женщина… Летчик, требовавший компот, напуганный ее взглядом, растерянно сказал сидящим с ним за одним столом: - Братцы! Чего это она?.. Я же только компот попросил… В столовую вошел Архипцев.
– Ну что?
– спросил Венька.
– Завтра пойдем их искать по своим расчетам.
– Ты объяснил?
– Да.
– Что они говорят?
– Говорят, что мы, наверное, правы. Архипцев заглянул в шлемофон Гуревича и увидел цветы.
– Сегодня Катя?
– невинно спросил Архипцев.
– Что Катя?
– нервно переспросил Венька.
– Обед подает Катя?
– Катя… - Ну вот и все, - удовлетворенно сказал Архипцев. Открылась дверь, и в столовую ввалился Соболевский, таща за руку пижонистого техника-лейтенанта. Казалось бы, как можно быть пижонистым, нося одинаковую со всеми форму? Можно. Это чуть-чуть шире, чем у всех, галифе, это чуть-чуть короче, чем у всех, гимнастерка, это чуть-чуть ниже сдвинуты голенища сапог. Это все чуть-чуть не так, как у всех… Техник-лейтенант был неотразим и ходил по аэродрому под звон осколков разбитых девчоночьих сердец. Бережно придерживая карман комбинезона, Соболевский уселся за свой столик.
– Салют летающим!
– сказал техник-лейтенант.
– Привет прибористам!
– ответил Архипцев.
– Садись, - сказал Венька. Катя принесла тарелки с супом и, ни на кого не взглянув, поставила их на стол. Техник-лейтенант посмотрел на нее и улыбнулся.
– Кушайте, Венечка, - сказала Катя и ушла.
– Спасибо, - ответил Венька и покраснел. Женька подмигнул Архипцеву, тот подмигнул Женьке. Техник указал глазами на уходящую Катю и смачно произнес: - Ух, ребята, я вам сейчас историю расскажу! Женька! Наливай! Каждый взял со стола стакан и опустил руку со стаканом под стол. Под столом четыре руки, держащие по стакану. Сюда же просунулась пятая с бутылкой. Над столом раздался шепот Гуревича: - Разбавленный?
– А как же!
– ответил шепотом голос Соболевского.
– Кто же тебя чистым поить будет! Совершенно спокойно три человека ели борщ, а четвертый, у которого были чем-то заняты руки, невинно поглядывал по сторонам. Под столом рука, держащая бутылку, уверенно разливала по стаканам спирт. Не вынимая из-под стола руку со стаканом, Соболевский тихо сказал: - За летчика и штурмана… Гуревич вдохнул в себя воздух.
– За стрелка и летчика… Архипцев улыбнулся: - За штурмана и стрелка… Соболевский взглянул на техника-лейтенанта.
– И ты за что-нибудь свое пей… Архипцев поднял ложку: - Раз, два, три! Все мгновенно вытащили стаканы из-под стола и выпили. Женька съел ложку борща и повернулся к технику-лейтенанту.
– Ну, рассказывай, что там у тебя за история… У окна раздачи пищи стояли высокая полная официантка и Катя. Полная официантка посмотрела на стол Архипцева и сказала: - И зачем ребята со сто пятнадцатого это трепло с собой притащили… А в это время техник-лейтенант, захлебываясь, рассказывал свою историю: -…Короче говоря, как только она появилась, я сразу же к ней… Ну, там вальсик, фоксик, а как до танго дошло, ну, знаешь, до этого: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось», я ей про одиночество начинаю вкручивать… То, мол, се… Сегодня живы, завтра нет… И тэдэ и тэпэ. Выходим из клуба, я ее в «юнкерс» тащу. Помните, он за рембазой на брюхе лежал? А она мне: «Ленечка, мне же в другую сторону…» А я ей: «Что вы, Катенька, нам теперь с вами всю жизнь в одну сторону!» Архипцев и Соболевский молча едят, не поднимая головы от тарелок. Гуревич наклонился, глаза зажмурены.
– Ну, конечно, потом слезы, то, се, пятое, десятое… - закончил техник-лейтенант и проглотил ложку борща.
– Так… - спокойно сказал Соболевский. Гуревич умоляюще посмотрел на своих ребят.
– Сука, - сказал Архипцев.
– Это точно, - с удовольствием подтвердил техник-лейтенант.
– Все они суки!
– Нет, это ты сука, - уточнил Соболевский.
– Венька! Чего ты сидишь? Ты же старше меня по званию! Гони этого хлюста отсюда! Венька продолжал сидеть, ошеломленный и раздавленный. Техник не на шутку испугался.
– Что вы, ребята!.. И тогда Архипцев через весь стол сказал тихо и злобно: - Встать! Марш отсюда, трясогузка! Техник сидел, ничего не понимая. Архипцев встал из-за стола, подошел к технику и взял его сзади за гимнастерку: - Вставай, тебе говорят!.. Он рывком поднял техника и повел его к двери. Толкнув ногой дверь, он вышвырнул техника в дождь, затем возвратился, сел за стол и, ни к кому не обращаясь, неуверенно пробормотал: - Врет он все, подлец… Венька промолчал. Женька вздохнул, расстегнул гимнастерку в сказал: - Все-таки для особых случаев я бы оставил телесные наказания.
У ступенек, ведущих в столовую, стоял техник-лейтенант и нервно и зло соскребал с себя грязь. Из пелены мелкого моросящего дождя послышались чьи-то шаги. Техник вгляделся и увидел направляющегося к столовой Кузмичова. Кузмичов остановился, посмотрел удивленно на техника и участливо спросил: - Где это вы так, товарищ техник-лейтенант? Техник-лейтенант с ненавистью посмотрел на Кузмичова, в эту минуту он ненавидел всех.
– Тебе-то что?..
– крикнул он.
– Это все твои сволочи! Интеллигенты паршивые! Подумаешь, ангелы! Трое на одного! Кузмичов ничего не понял. Ему было ясно только, что ругали его ребят. Он вплотную подошел к технику-лейтенанту.
– Врешь ты все, сукин сын!
– с яростью прохрипел Кузмичов, забыв про субординацию.
– Нашкодил чего-нибудь, душа из тебя вон! Техник-лейтенант оторопело посмотрел на пожилого старшину. Кузмичов сжал зубы, перевел дыхание и, опомнившись, приложил руку к пилотке: - Разрешите идти?
– Идите… - машинально ответил техник-лейтенант.
ЧТОБЫ РИСУНОК ДОЛГО ЖИЛ
Было уже совсем темно, когда Соболевский, Гуревич и Архипцев вышли из столовой. Дождь почти прекратился, и они шли молча, вдыхая в себя влажный воздух и оберегая папиросы от изредка налетавшей водяной пыли. Гуревич шел в середине. Он полез в карман комбинезона за спичками, и его рука наткнулась на шлемофон, из которого торчал поникший букетик цветов. Гуревич осторожно вытащил цветы из шлемофона, выбросил их и вытер мокрую руку о штанину комбинезона. Послышался гул моторов. Луч прожектора осветил посадочную полосу, и внезапно появляющиеся из темноты самолеты стали садиться, мигая бортовыми огнями. Одна машина, другая, третья, четвертая… Мимо экипажа сто пятнадцатого по лужам к стоянке промчалась машина с техниками и мотористами. Экипаж шел медленно, до боли в глазах вглядываясь в стоянку, куда заруливали одна за другой только что севшие машины.
– Наши с задания пришли… - сказал Архипцев и остановился.
– Кажется, не все пришли… - уронил Гуревич.
– Почему ты так сказал?
– спросил Соболевский.
– Уходило восемь машин, а село только семь… - ответил за Гуревича Архипцев.
– Отстал, наверное, - с сомнением произнес Соболевский.
– Может быть… - сказал Архипцев. Они стояли и ждали отставшую машину. Стояли долго, прислушиваясь, не появится ли звук моторов самолета, заходящего на посадку. Опять начался мелкий теплый дождь… Из темноты прямо на них вышла толпа летчиков - экипажи вернувшихся машин. Мрачные и усталые, они медленно шли под дождем, покуривая и сплевывая. Некоторые даже не сняли с себя парашюты. Парашюты мешали идти, но на это никто не обращал внимания. Они поравнялись с экипажем сто пятнадцатого и ничего не сказали.
– Кто?
– спросил Соболевский.
– Сто тринадцатый… - ответил кто-то.
– Митька!
– вырвалось у Соболевского.
– Я же его рисовал сегодня… - сказал он растерянно. Пристроившись к прилетевшим экипажам, шел экипаж сто пятнадцатого.
– Я же его только сегодня рисовал!!!
– с дикой злобой проговорил Соболевский.
Вечером в бараке было тоскливо и тихо. Кто-то валялся на койке, кто-то пытался играть в шахматы… Лысоватый капитан чистил пистолет. В углу у окна сидел младший лейтенант и пощипывал струны гитары. Венька лежал на койке и смотрел вверх на переплетения матрасной сетки второго яруса. В головах у него висели футляр для скрипки, планшет и пистолет в кобуре. Женька вытащил из альбома портрет погибшего Митьки, принес его к столу и сдвинул в сторону шахматы.
– Ну-ка, подвиньтесь… - сказал он и приколол рисунок кнопками к столу. Шахматисты пересели. Женька поставил на стол стакан с водой и рядом положил широкую мягкую кисть.
– Сахар есть у кого-нибудь?
– спросил он, обводя взглядом всех сидящих за столом. Человек десять подошли к столу и остановились, разглядывая рисунок.
– Сахар есть у кого-нибудь?
– повторил Женька.
– А ты что, чай пить с ним собрался, что ли?
– зло спросил кто-то.
– Я спрашиваю, сахар есть у кого-нибудь?
– не обращая ни на кого внимания, еще раз сказал Женька.
– Подожди, Женя, - сказал из-за его спины Архипцев.
– У него у самого был сахар… Архипцев подошел к тумбочке погибшего Митьки, сел на его кровать и стал выкладывать из тумбочки все содержимое. На кровать легли финский нож, новая фуражка, довоенная фотография Митьки в форме ремесленника, футбольный мяч, альбомчик и кулек сахару.
– На, - протянул Архипцев Соболевскому кулек и аккуратно сложил все вещи обратно в тумбочку. Соболевский насыпал в стакан с водой сахар и долго размешивал его кистью. Когда сахар почти полностью растворился в воде, Женька вынул кисть и стал покрывать портрет Митьки сладкой водой.
– Зачем это, Женька?
– спросил лысоватый капитан. Женька повернулся к капитану, благодарно посмотрел на него.
– Понимаете, - сказал он капитану.
– Это нужно для того, чтобы не смазался или не осыпался карандаш… Для того, чтобы рисунок дольше жил… - Интересно… А что нужно, чтобы человек дольше жил?
– медленно растягивая слова, спросил один из шахматистов, не отрывая глаз от клетчатой доски. Женька промолчал.
– Что наша жизнь? Игра… - пропел младший лейтенант с гитарой.
– Дурак… - спокойно сказал лысоватый капитан, продолжая чистить пистолет. Отошел от стола один летчик, другой… Передвинул фигуру шахматист. Сергей сел у стола, наблюдая за работой Женьки. Младший лейтенант защипал струны гитары и запел приятным голосом:
Машина в штопоре кружится,
Земля
Прощай, мамаша дорогая,
Рука шахматиста, держащая коня, неподвижно повисла над доской.
– Ходи, - сказал его партнер.
– Чего ты думаешь?
– Я думаю, что, если бы Митька не поторопился, все могло бы обойтись… «Прощай, мамаша дорогая, жена, меня не позабудь…» - тренькала у окна гитара.
– Да заткнись ты!
– повернулся к окну второй шахматист.
– Веня! Гуревич!.. Сыграй что-нибудь человеческое!
– закричал он и смахнул с доски шахматы.
– Веня! Сыграй! Венька лежа снял со стены футляр. Он положил его на живот, достал оттуда скрипку и смычок и сел, поджав под себя ноги.
– Веня, - сказал лысоватый капитан.
– Давай что-нибудь веселое! Венька через силу улыбнулся и начал играть веселую классическую мелодию. Однако мелодия звучала совсем не весело. Лихая танцевальная мелодия звучала печально и напевно. Веселья не получилось… Когда последние звуки растаяли в воздухе барака и Венька, виновато разглядывая скрипку, уложил ее в футляр, Соболевский нервно зевнул и сказал: - Интерпретация для мертвых… Пора спать.
…Женька Соболевский учился в Академии художеств. Он уже был на втором курсе, когда в его жизни вдруг начали происходить удивительные события. Как-то раз Женька сидел в одном из залов Русского музея и самозабвенно рисовал скульптуру Антокольского «Мефистофель». Он изредка откидывался назад и, прищурив глаз, смотрел на рисунок, затем на Мефистофеля, довольно подмигивал мраморной фигуре и опять рисовал. Подошла экскурсия. Все стали полукругом у скульптуры, и Женька с Мефистофелем оказались в центре внимания. В полукруг вошла девушка-лектор и, не глядя, взявшись рукой за спинку Женькиного стула, устало сказала экскурсантам: - Прошу вас, товарищи, подходите, не задерживайтесь… Женька с нескрываемым интересом посмотрел на руку, лежавшую на спинке стула.
– Простите, пожалуйста!
– смутилась девушка.
– Охотно, - улыбнулся ей Женька. Девушка подошла к скульптуре. Экскурсанты заглядывали Женьке под руку. Женька недовольно морщился и, отойдя на шаг от рисунка, небрежно сделал несколько штрихов карандашом. И, уж совсем театрально приставив к глазу кулак, профессионально разглядывал одному ему ведомые детали. Женька посмотрел сквозь кулак на Мефистофеля, слегка перевел руку и совершенно нахально стал разглядывать девушку, стоящую у скульптуры. Взгляд Женьки сквозь кулак проскользил по фигуре девушки и остановился на ее ногах. Затем медленно возвратился на лицо девушки. Девушка в упор смотрела на Женьку. Он смутился и начал преувеличенно серьезно работать над рисунком.
– Продолжая разговор о творчестве Антокольского, - сказала девушка, - следует заметить, что в годы пребывания в Риме и Париже во время тяжелой болезни Антокольский обращается к темам морально-философского содержания… Соболевский с интересом посмотрел на девушку. Она демонстративно отвернулась и продолжала: - Уйдя на время от русской исторической темы, в которой он не знал себе равных, в 1883 году Антокольский создает Мефистофеля, тем самым сбивается на путь беспочвенной идеализации или абстрактной «всечеловеческой» скорби по поводу «зла мира». Женька ошеломленно покачал головой. Девушка зло поглядела на него и закончила почти в упор: - В период этого времени почти на всех произведениях Антокольского отпечатан ложный оттенок сентиментальной покорности. Женька обессиленно плюхнулся на стул.
– А теперь, товарищи, - победно произнесла девушка, - пройдемте в другой зал. На следующий день Женька примчался в академию и завопил: - Братцы! Какую я вчера прелесть в Русском видел! Блеск! Сижу я, значит, братцы, в зале Антокольского и царапаю Мефистофеля, как вдруг… входит ангел, братцы! Этакое неземное создание во главе толпы любознательных… И подходит этот ангел к моему Мефистофелю и начинает шпарить Малую энциклопедию от буквы «А» до буквы «Я»… - Подожди, Женька, - перебил его один парень.
– Ангел - блондинка?
– Да… - растерянно подтвердил Женька.
– У неземного создания серые глаза?
– Серые… - А… Ну, ну… - Что «ну, ну»?..
– заволновался Женька.
– Ничего, - сказал парень.
– Не выйдет ничего. И не такие, как ты, пытались, и то ничего… - Ну, ну… - сказал Женька. Через два дня, получив стипендию, Женька стоял в Русском музее у кассовых окошек с надписью «Прием заявок на коллективные посещения музея». Он наклонился к окошечку и вежливо сказал; - Здравствуйте. Мне нужно организовать экскурсию.
– Меньше тридцати человек в заявке не принимается, - ответило окошко.
– А сколько это будет стоить?
– поинтересовался Женька.
– Наличными или перечислением?
– Что?
– не понял Женька.
– Как оплачивать будете?
– разозлилось окошко.
– А… Наличными, наличными… - Тридцать рублей! Женька полез в карман, вытащил деньги и отсчитал их под окошком. Он оставил себе пять рублей и робко спросил: - А человек двадцать пять можно?
– Нет, - молвило окошко.
– Только тридцать! Женька вздохнул, доложил пятерку и протянул деньги. На секунду он задержал руку с деньгами и сказал: - Только нам нужен экскурсовод, этот… ну, который… блондинка… Ратцева… - Елена Дмитриевна?
– Да… - Пожалуйста. От какой организации экскурсия?
– Василеостровский кооператив извозчиков. Еще когда Лена спускалась с лестницы, она увидела стоявшего внизу Женьку и сразу узнала его. Лена остановилась на последнем лестничном пролете и громко спросила Женьку: - Товарищ! Вы не от кооператива извозчиков?
– От кооператива… - ответил Женька.
– Где же ваши люди?
– Люди?.. Дело в том, что… - И тут Женька решился: - Дело в том, что люди… это я!
– Позвольте вашу квитанцию, - сухо сказала Лена. Женька протянул ей квитанцию. Она мельком взглянула на нее и сказала спокойным лекторским голосом: - Ну что ж… Раз вы все в сборе, мы можем начать экскурсию. Прошу вас, товарищи извозчики! Они шли зал за залом. Не обращая внимания на совершенно измученного Женьку, Лена вела себя так, как если бы вокруг нее стояли человек пятьдесят экскурсантов. Она задерживалась у каждого экспоната, у каждой картины. Она обращалась к Женьке, как к большой группе, все время говоря ему «товарищи».
– Проходите, товарищи, не задерживайтесь!
– Извините, - отвечал Женька. И в это время из зала Антокольского донесся голос старика экскурсовода: - После продолжительной болезни Антокольский обращается к темам морально-философского содержания… Женька с интересом посмотрел на Лену. Она остановилась и тоже прислушалась.
– …На всех произведениях того времени отпечатан ложный оттенок сентиментальной покорности… Женька откровенно улыбнулся. Лена даже поежилась. Голос старика экскурсовода затих, и Лена впервые посмотрела на Женьку.
– Вы знаете, - сказала она виновато, - мы очень устаем… Шесть-семь экскурсий за день… Конспекты лекций утверждены раз и навсегда, и поэтому… Но Женька не дал ей договорить.
– Сколько времени занимает одна экскурсия?
– деловито спросил он.
– Пятьдесят пять минут… Женька посмотрел на часы.
– У нас еще есть двадцать три минуты, - сказал он.
– Пойдемте на лестницу, посидим на ступеньках, товарищ экскурсовод.
– Пойдемте, товарищ извозчик! Посидим на ступеньках. Последний раз они виделись на Витебском вокзале. Даже не на вокзале, а где-то совсем за вокзалом, там, где приходящие со всех сторон рельсы начинают свиваться в предвокзальный клубок и распутываться только у пассажирских перронов. Оркестр играл; «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…» Неподалеку стоял состав, около которого было очень много людей в военной форме. Они прощались с родными, смеялись, плакали и пели песни. И сквозь весь этот разнохарактерный гул прорывались слова команд, повторяемые из конца в конец состава, постепенно затихая и исчезая у последнего вагона. У штабелей ящиков с надписями «Осторожно! Не кантовать!» стояли Лена и Женька. Женька был в военной форме, и в петлицах у него блестели новенькие «птички».
– Я люблю тебя, Женька, - очень серьезно сказала Лена.
– Скажи мне что-нибудь… Женька обнял Лену, прижал ее голову к своей груди.
– Аленушка, - нежно сказал он.
– Родная моя, милая, хорошая девочка… Все будет в порядке. Я скоро вернусь, наверное.
– Наверное… - как эхо, повторила Лена. Она поцеловала пуговичку на Женькиной гимнастерке.
– Я очень люблю тебя, Женька! Я хочу знать все, понимаешь, родной мой, все!
– Ты знаешь все.
– Нет. Не все! Я хочу знать, куда тебя посылают… И насколько это опасно?..
– Ну что ты волнуешься, Аленушка? Ничего страшного… Я буду сидеть в редакции какой-нибудь армейской газеты и рисовать заставки, буквицы и заголовки… Издалека донеслась команда: «По вагонам!», и тотчас приказ, подхваченный несколькими голосами, покатился вдоль всего состава: «По вагонам, по вагонам, по вагонам…» - Береги себя там… в редакции… - с трудом проговорила Лена и, погладив эмблемы авиации в Женькиных петлицах, осторожно поцеловала Женьку в уголок рта.
– Хорошо… - тихо ответил Женька. Он взял ее руку, поцеловал в ладонь, повернулся и побежал туда, откуда все громче и громче звучало: «…Идет война народная, священная война…»
ГОД 1944-й, 7 АВГУСТА
Раскаленный воздух, смешиваясь с испарениями бензина, окутывал весь аэродром. Не было ни одного уголка, где можно было бы спрятаться от этой давящей духоты. Комбинезоны, надетые на голое тело, стягивались с плеч и завязывались на поясе рукавами. На блестящих от пота телах механиков и мотористов причудливо расползались пятна отработанного масла. Выгоревшие пилотки снизу были окаймлены белой волнистой линией проступившей насквозь соли. Архипцев лежал на спине и смотрел в небо. Соболевский лежал на животе, головой к нему и, покусывая травинку, от нечего делать привязывался к Архипцеву: - Командир! А командир! Вот объясни мне, почему мы до сих пор орденов не имеем? Нет, правда, какого черта все ходят, звенят медалями, как шпорами, а мы уже скоро год как воюем, и хоть бы тебе что… А? Почему?
– А за что нам давать-то?
– лениво спросил Архипцев.
– Как то есть «за что»? Воюем ведь!
– А сейчас все воюют… - Но мы же летаем, бомбим!..
– возмутился Женька.
– Вот «фоккер» сбили… Все-таки… Архипцев перевернулся на живот и в упор посмотрел на Соболевского.
– Женька, давай рассуждать так: летать мы обязаны? Обязаны. Бомбить обязаны? Обязаны. «Фоккер» сбить были обязаны? Обязаны. Мы, Женька, все это обязаны делать… Профессия у нас сейчас такая, понимаешь? Женька выплюнул травинку и приподнялся на локтях.
– Это я понимаю. Я за справедливость… Заслужили - получите!
– Ну, а раз ты за справедливость, - сказал Архипцев, - ты должен понять сам, что мы-то как раз и не заслужили!
– Это еще почему?
– удивился Женька.
– А потому, что мы четыре раза вылетали искать этот аэродром и ничего, кроме дырок в плоскости, не привезли.
– Привезем!
– Должны привезти, - задумчиво сказал Архипцев.
– Вот Гуревич придет, узнаем, что штурман полка про его расчеты скажет… Соболевский посмотрел в сторону штабных бараков и сказал!
– А Гуревич уже идет… Архипцев повернул голову и тоже увидел приближающегося Веньку. Веньке жарко, он совсем мокрый, еле идет. Глядя на него, Соболевский опять сунул травинку в рот и продекламировал:
Вечер был, сверкали звезды,
На дворе мороз трещал…
Шел по улице малютка,
Наконец Гуревич доплелся до Архипцева и Соболевского и плюхнулся в траву.
– Ну, «малютка», говори, - сказал Архипцев.
– Порядок… - отдуваясь, ответил Гуревич.
– Что «порядок»?
– спросил Соболевский.
– Наши расчеты почти совпадают с последними данными разведотдела армии, - пояснил Гуревич.
– Да, Женька, тебе письмо… Он вынул из кармана гимнастерки смятое письмо и подал его Соболевскому. Женька вскрыл конверт, перевернулся на спину, стал читать письмо, держа его над лицом. Пока Женька читал, Архипцев и Гуревич деликатно молчали. Женька дочитал, чему-то улыбнулся в небо и перевернулся опять на живот.
– М-да-а-а… - протянул он. Лицо у него было такое, будто он только что вернулся откуда-то издалека.
– От Лены?
– спросил Гуревич. Женька кивнул головой, - Женька, - сказал Архипцев, - она до сих пор не знает, чем ты занимаешься в действительности?
– Знает… - Ну и как?
– Никак. Она знала об этом с самого начала… Головами друг к другу они лежали, раскинув ноги в разные стороны, и изнемогали от жары.
– Ах, братцы!
– мечтательно произнес Сергей.
– Скорей бы кончилась вся эта петрушка!..
– И тогда?..
– спросил Гуревич.
– И тогда, - подхватил Соболевский, - Архипцев сядет за штурвал какой-нибудь тихоходной лайбы и в будние дни будет опрыскивать совхозные овсы и возить почту, а по воскресеньям катать детишек по кругу. «Контакт! Есть контакт! От винта!..» Чух-чух-чух, взлет, круг, посадка… «Кто следующий? Мамаш-ши и папаш-ши! Отойдите от аэроплана! Папрашу не волноваться! В дни суровых военных будней и не такое делали!» - Слушай, а чего это ты хихикаешь, мне не ясно?
– улыбаясь, спросил Архипцев.
– А я не хихикаю, я предсказываю… Сергей всплеснул руками и умиленно посмотрел на Женьку.
– Вот спасибо! Вот уважил! Пристроил все-таки. Значит, что там будет? Овес, почта и детишки? Так это же действительно хорошо, дурень! Это же просто здорово! Гуревич посмотрел на Женьку и весело рассмеялся.
– Серега!
– сказал он.
– И ты знаешь, что самое смешное? Что в тот будний день, когда ты привезешь почту, из большого количества чужих писем одно будет адресовано тебе. Командир, даю слово, что, когда ты вскроешь конверт, увидишь плохой почерк Женьки Соболевского!
– Ну что ты треплешься?
– не выдержал Женька.
– У меня очень приличный почерк! Но Гуревич не обратил на Женьку внимания и продолжал: - И знаешь, что он тебе напишет, этот Ванька Жуков? «Возьми меня отседова. Сейчас мирное время, и стрелки-радисты вовсе не нужны. А я буду тебе помогать овсы опрыскивать и сгружать почту… А еще я умею рисовать вывески…» И мой тебе совет, Сережа, не обращай внимания на орфографические ошибки и, если сможешь, помоги. Он не всегда хорошо острил, но это не его вина, а его беда. Парнем он был приличным… - Успокойтесь, штурман, - холодно проговорил Соболевский.
– Такого письма никто из вас не получит. Вам принесут кусок бристольского картона с золотым обрезом, на котором будет напечатано приглашение посетить выставку одного из лучших художников современности - Евгения Александровича Соболевского. Приходите. Я буду вас встречать в первом зале. Вы меня узнаете по бархатной куртке и большому банту. Рядом будет стоять лучшая девушка в мире… Гуревич посмотрел на Архипцева и презрительно спросил: - И мы пойдем на выставку этого бархатного пижона?
– Боже нас сохрани!
– в ужасе ответил Сергей.
– Ни в коем случае! Стать свидетелями его позора? Это жестоко!..
– Не выдумывайте, - спокойно сказал Соболевский.
– Вас просто не пустят жены.
– Какие жены?! Соболевский с жалостью поглядел на Архипцева и Гуревича.
– Как только кончится война, Сергей женится на маленькой худенькой блондинке, которой обязательно захочется пойти в оперетту именно в день моей выставки. И Серега не сможет ей отказать… - Конечно, - сказал Гуревич.
– Больше одного дня его выставка не продержится, и смотреть ее нужно будет только в день открытия… Соболевский моментально повернулся к Веньке: - А ты, Венька, сдохнуть мне на этом самом месте, женишься на первой же женщине, которая отнесется к тебе участливо! Это будет большая и строгая женщина. Она раздавит тебя семейным счастьем. Она создаст тебе диету и уют и заставит пилить на скрипке по десять часов в день. Она добьется, что ты будешь играть в самом большом кинотеатре города! Перед сеансом… - Заткнись, оракул!
– прервал его Гуревич.
– Во-первых, пока я не кончу консерваторию, я не женюсь, а во-вторых, я хотел тебя предупредить, что когда ты захочешь послушать мой сольный концерт, чтобы ты ни на какие контрамарки не рассчитывал! Стой в очереди, как все люди, и покупай билет на вырученные с трудом деньги от продажи какого-нибудь паршивого этюда «Вид на море и обратно»! Неслышно подошел Кузмичов. Он сел на корточки, закурил и спокойно оглядел лежащих ребят.
– Кузмич!
– обрадовался Женька.
– Святой ты человек! Скажи честно; когда кончится война, ты куда сперва пойдешь, слушать Венькин концерт или же, конечно, смотреть мои работы на выставке? Конец фразы Женька произнес с нажимом. Кузмичов помолчал, поглядел на Веньку и Соболевского и, наконец, ответил: - Перво-наперво, ребятки, я посмотрю, как Сергей обучать мальчишек будет… А уж потом куда хочешь! Гуревич повернулся к Архипцеву: - Ты что, действительно вернешься в школу?
– Да, а что?
– Ничего, непонятно только, почему ты молчал, - сказал Соболевский.
– А я и не молчал. Вон Кузмич же знает, - рассмеялся Архипцев.
– Кузмич всегда все знает, - улыбнулся Гуревич. Женька перевернулся на спину и протянул Кузмичову ладонь.
– Бабушка Кузя! Погадай мне, что со мной будет через пятнадцать минут… Кузмичов взял в руки Женькину ладонь и, внимательно разглядывая ее, спокойно сказал: - Через пятнадцать минут, внучек, будет у тебя дальняя дорога на высоте три тысячи метров, со скоростью четыреста верст в час… Он повернулся к Архипцеву.
– Сережа, сходи-ка в штаб, командир полка тебя вызывает. Видать, опять пойдете искать этот чертов аэродром… Все трое моментально вскочили на ноги. Кузмичов медленно поднялся и затоптал окурок.
– Как машина?
– спросил Сергей.
– Готова, - ответил Кузмичов.