Хроника посещения (сборник)
Шрифт:
«Счастье, – говорил выживший сталкер, – счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!»
Сквозь медь Шара прорвалась многоцветная, нестерпимо яркая радуга – и Хиллер проснулся.
Он не сразу понял, сколько проспал. Над равниной горело ржавое зарево: то ли рассвет, то ли уже закат следующего дня. Саднила правая щека и отлежанная рука, и вообще правая половина тела. Он встал, пошатнулся – ногу прострелило тысячей игл – и, прихрамывая, двинулся по скальной
Вода в бассейнах налилась свинцом и почти не курилась. В чаше побольше плавало тело с темными распущенными волосами, нагое и белое. Хиллер вздрогнул и споткнулся. Не удержавшись на крутом склоне, больно сел на задницу и последние несколько шагов прокатился в ливне щебенки и пыли. Поднявшись, поспешно захромал к источнику. Утопленницы в нем не было. Зато над водой, тихо гудя, висел Золотой Шар.
– Счастье для всех, даром, – хрипло сказал Хиллер, не понимая, что говорит вслух.
Он сунул руки в карманы, как тот, второй, в котловане, и подошел к Шару осторожно, с опаской. Сразу стало видно, какой этот Шар тяжелый. Нет, он не висел в воздухе. Он прессовал воздух под собой, воздух и воду, и они становились плотней и тверже камня.
– Счастье для всех. А что есть счастье, если не исполнение желаний? Каждому – по Золотому Шару. Даром, и пусть никто не уйдет обиженный!
Обернув лицо к ржавому небу, обметанному закатной коростой, Хиллер расхохотался. Неожиданно ему стало легко, легче, чем за все прошедшие с того днядвадцать два года. Можно было все. Можно было сделать так, чтобы никогда не существовало печи с тугой заслонкой и красным жаром внутри. Не было нагого тела в бассейне, не было тонкой ступни с беспомощно выступающими костяшками, торчавшей из пластикового мешка. Ничего этого не было, как не было и Посещения, и самой Зоны, и того плачущего старика на дороге, и голубых касок, и тусклых институтских коридоров, и стонов пифий, и жадного любопытства, и алчности, и куража, и страха…
– Я хочу, – выдохнул Хиллер, глядя в ободранное до крови небо, – я хочу, чтобы пришел Мусорщик!
Владимир Аренев
Девять тысяч сто семь
Придумать можно всё что угодно.
На самом деле никогда не бывает так, как придумывают.
1
Было ровно семь утра, когда дверь наконец открылась и в «Золотой Шар» вошёл сухопарый седой мужчина. Внутри сразу сделалось сыро и неуютно, рокот водосточной трубы заполнил всё пространство и оборвал всякие споры. Мужчина пересёк зал, оставляя за собой тёмные отпечатки следов, пожал руку бармену и кивнул собравшимся у стойки:
– Машина на улице. Загружайтесь.
Бармен с усталой улыбкой наблюдал, как они нервно складывают вещи.
– Погодка ни к чёрту, а?
– Нормальная, – сказал седой. – Через час развиднеется, и всё будет в лучшем виде.
– Налить?
– Сам
Бармен знал. Он дождался, пока последний из чужаков, перекосившись под тяжестью рюкзака, вывалится наружу, и тогда спросил:
– Как внука-то назвали?
– Внука? – Седой резко обернулся и, щуря глаза, поглядел ему в лицо. – Не врёшь? Ну… – он покачал головой, – ну!.. Когда?
– Вчера днём, – усмехнулся бармен. – Поздравить твоих?
– Цветы купи, два букета. Вот таких! Один отправь Мартышке в роддом, другой я вечером заберу для Гуты.
Грохот воды снова посвежел, в двери возникло круглое, как блин, лицо.
– Уже иду, – сказал седой.
Лицо исчезло.
– Не ходил бы ты сегодня, – тихо произнёс бармен, повернувшись к седому спиной и щёлкая выключателями. Гроздья разноцветных лампочек гасли по залу, словно гирлянды на ёлке. – Твоё дело, конечно. Но группа, по-моему, дёрганая.
– Все они дёрганые, – сказал седой. – Других не бывает. Так не забудь: два букета. Ну… – повторил он, хлопнув ладонью по стойке… – да!.. Это ты меня порадовал, бокалья душа!
– Иди уже. Ни пуха.
Дёрганые или нет, но вещи они в багажник сложили. Теперь стояли возле джипа, прямо в лужах. Однорукий парень накинул на голову капюшон, обе женщины спрятались под широченным малиновым зонтом, а блинолицый мужчина топтался поодаль, то и дело с бодрой улыбочкой проводя ладонью по мокрой лысине.
– Садитесь, – велел им седой, – открыто.
Сел сам, вставил в аккумуляторное гнездо чёрную палочку «этака» и погнал машину по пустым улицам, расплёскивая лужи и проскакивая под мигающими жёлтым светофорами. Дома громоздились тёмными бельмастыми коробками, кое-где их перечёркивали растяжки: «РЕКОНСТРУКЦИЯ… ПОД КЛЮЧ… СКИДКИ…»
– Мы, конечно, знаем, как вас зовут, – сказала, кашлянув, одна из женщин – та, что пониже и постарше, похожая на типичную домработницу из телесериала. – Но всё-таки… А может, нам представиться?
– Не нужно, – сказал седой.
– Не по-человечески как-то… А может, документы наши нужны… или анкета? Не можете же вы кого попало…
– Что значит «кого попало»?! – взорвался лысый. – Что вы всю дорогу с этим своим «кого попало»? Говорите за себя! Вот вы, – грузно повернулся он к женщине, сидевшей между ним и домработницей, – вот вы – кто попало?! А?!
– Нет, – тихо и твёрдо сказала та. Строгий костюм и лакированно-вежливое выражение лица верней любого диплома подтверждали: в должности офисного управляющего дама съела не один пуд соли. И не одного соперника.
Она снисходительно взглянула на лысого:
– Я не кто попало.
– Тогда, может, вы, молодой человек?
Парень бросил вопросительный взгляд на седого и покачал головой.
– Так и я, чтоб вы наконец запомнили, не кто попало. И к чему эти ваши разговоры?
– Ну а если вдруг… – Домработница поджала губы и нахмурилась. – Мало ли кто захочет туда пойти. И мало ли что он потом там… – Она оборвала себя и гневно посмотрела в зеркальце заднего вида. Седой глядел на неё, едва заметно улыбаясь. – По-вашему, это смешно, господин Шухарт?